Ричард Длинные Руки — герцог

– При любых переменах это хорошо действует. Сразу и ленивых поубавилось, и даже по мелочам воровать перестали. Потом, конечно, увидят, что никого не вешаете, снова обнаглеют, но потом можно будет что-то еще придумать…

– Например?

– В самом деле начинать вешать.

Я сказал одобрительно:

– А ты неплохо управляешь этим стадом. Кстати, нужно обязательно восстановить церковь. Настоящую. Она и работать принуждает, ибо хотя дьявол и искушает человека, но ленивый человек сам искушает дьявола!

Он поддакнул:

– Золотые слова!

– Еще бы, – согласился я. – У герцога все золотое, если не совсем глуп. Еще церковь будет защитой от многих напастей. А то совсем забыли… Я вообще за все время не видел здесь человека, который помолился бы перед едой!

Он поклонился и ответил смиренно:

– У нас говорят, молитва перед едой – кощунство. Негоже возносить похвалу Господу слюнявым ртом.

Я подумал, стараясь выглядеть так, словно вижу в самом деле Кемпбелла, а не отчаянное лицо Илларианы.

– Хорошая отмазка, – произнес я деревянным голосом. – Логичная. Только в самой вере нет логики, верно?

Он поклонился в очередной раз.

– Вам виднее, ваша светлость.

– Мы веруем, – сообщил я, – как сказал Тертуллиан, ибо нелепо. Что в крепости и окрестных землях говорят обо мне?

Он опустил глаза и ответил со скорбным вздохом, на этот раз забыв поклониться:

– Говорят, ломаете многие устои, а это вызывает недовольство в самом Альтенбаумбурге и в землях ваших вассалов. Все-таки мудрость наших предков…

Я прервал:

– Знаю-знаю! Всякий закон, замешенный на невежестве и злобе, потворствующий низменным страстям, называем мудростью наших предков. Сам такой, ссылаюсь на их сокровенные заветы, если припечет. Но пора к их великой мудрости добавить и скромную нашу! Или мы совсем уж идиоты?

Он ответил смиренно:

– Но все равно вами восторгаются. Даже челядь.

– Хотя и считают идиотом?

Он ужаснулся:

– Нет уж, никто не рискнет!.. Вы ведь возвращаетесь из своих… странствий, а победители всегда правы.

– Мудрые слова, – согласился я. – В общем, сообщи, что церковь будет отстроена. Пусть собираются умелые каменщики, плотники, отделочники, маляры.

Он ответил с готовностью:

– Как велите!

– Так и велю, – подтвердил я. – В остальном пока никаких перемен. Ломаем потихоньку, но до фундамента. Иди!

Он поклонился и пошел к двери. Предостерегающий холод коснулся моего тела, я не понял, с чего это вдруг, посмотрел по сторонам, а когда Кемпбелл уже протянул руку к ручке двери, догадался посмотреть ему вслед тепловым зрением. Все тот же привычный тепловой контур, ничего нет необычного, взглянул запаховым, но только закружилась голова…

Кемпбелл уже открыл дверь, когда я, тужась и напрягаясь, сумел посмотреть по-иному. Сам не знаю, что за новый вид зрения у меня и когда появился… но взглянул, и холодный озноб мгновенно пронизал с головы до ног.

Дверь захлопнулась, а я сидел, оцепеневший, потом начал мелко вздрагивать, зубы жалко лязгнули. Я стиснул челюсти, плотно зажмурился, но и под опущенными веками не исчезает эта бесформенная темная фигура с длинным толстым хвостом, окруженная плотным облаком из черного снега.

Продолжая вздрагивать, я вышел на веранду, поискал взглядом среди людей знакомые фигуры.

– Сэр Ноэль!..

Рыцарь оглянулся, увидел меня и, сорвав шляпу с пером, грациозно и красиво поклонился с подергиванием плеч и помахиванием шляпой над выставленным вперед сапогом.

– Прошу вас, благородный лорд, – сказал я, – посмотрите в зале внизу сэра Гедвига, это наш барон Уроншид… Я передумал насчет его епитимии. Изволю наложить нечто потяжелее, чтобы хребет трещал. Пусть явится ко мне.

Он хохотнул и прокричал бодро:

– Будет сделано, ваша светлость!

Через несколько минут дверь распахнулась, вошел барон Уроншид, за ним граф Гатер, лицо смущенное, все-таки явился без зова, но и строгое: молодой сэр Гедвиг из его отряда, ответственность за проступки вассала лежат на сюзерене.

Я приготовился ко всему, после Кемпбелла я уже пуганая ворона, и, когда они только переступили порог, уже смотрел так, чтобы увидеть все тайное, а лицо держал каменным, да не узрят по мне, что увидел их подлинную суть.

– Хорошо, – сказал я со вздохом облегчения. – Оба чисты, как рыбы в высокогорном ручье. Нет-нет, это я так, своим мудрым и высоким мыслям. Дорогой граф, вы зря явились… но раз уж здесь, то и вам придется, да, придется.

Граф с достоинством поклонился.

– Располагайте моей душой и телом, ваша светлость.

– Опасные слова, – пробормотал я, – насчет души. Никому не позволяйте ею располагать, дорогой граф. Даже самым близким.

Граф поклонился, но смолчал, а Гедвиг спросил порывисто:

– Ваша светлость, вы что-то пообещали насчет епитимии?

– Да, – ответил я. – Ваша епитимия, сэр Гедвиг, начинается незамедлительно.

Он вытянулся, бледный и решительный, сказал дрожащим голосом:

– Я готов. Что делать?

– Следовать за мной, – ответил я. – И не думайте, что зову на прогулку. Граф, вы тоже можете участвовать.

Граф поклонился, лицо осветилось радостью.

– Буду счастлив!

– Ох, – сказал я, – не будьте так уверены.

Он посмотрел несколько свысока.

– Но вы-то идете?