Ричард Длинные Руки — герцог

У подножия холма глубокая тень, багровое небо там, наверху, а здесь чернота, почти ночь. Я пронесся по лощинке, как бегущий от собак олень, почти с разбегу взбежал на второй холм, этот пониже, так показалось, или склон более пологий.

В груди тревожно ноет, хотя вроде бы на эту ночь мы вражеские планы вторжения сорвали. Не сразу позволил себе понять, что боль там из-за Илларианы. Стараюсь думать только о деле, о спасении мира, но как-то у нас получается, что одна женщина становится важнее всей вселенной. Это же плохо, я веду себя, словно всего лишь примитивный мужчина, самец, а не человек с запросами…

Этот колдовский камень устанавливали, видимо, первым. Не просто взгромоздили на гранитную плиту, но и чем-то укрепили, словно приклеили или срастили с основанием. Над первым всегда трудятся дольше, это потом все на поток…

Я пробовал так и эдак, наконец приволок большую глыбу и, действуя как тараном, после множества ударов услышал треск. Каменный шар качнулся и, сверкнув свежим сколом, тяжело упал на землю.

– Ненавижу колдунов, – пробормотал я, дыхание стало горячим, как у дракона, – ничего, инквизиция и здесь поработает… Весь мир насилья мы очистим…

Снизу затрещало, ветки кустарника раздвинулись. Граф Гатер поднимается наверх почти бегом, на ходу склоняясь так, что касается руками травы.

– У вас уже? – спросил я.

Он кивнул, не в силах ответить, в груди одни хрипы, наконец выдавил:

– Ваша светлость, – выпалил он жарко, – там такое… такое…

Я быстро огляделся, никто за ним не гонится, сказал строго:

– Отдышитесь, граф.

– Ваша светлость… надо спешить…

– Ведите, – велел я. – Только вот спихну это вниз…

Вниз бежать легче, граф спешил к холму, где должен был убрать камень-маяк, но, судя по его легкой сумке, камня не взял, а по времени, когда догнал меня, на вершине даже не побывал.

Тревога росла, но мы подбежали к тому холму, а там у подножия зловеще чернеет вход в подземелье или, как мелькнула мысль, внутренности тайного помещения. По обе стороны два человека с оружием в руках, один лежит, раскрыв рот, донесся сочный храп, второй спит сидя, упершись спиной в полусгнивший пень.

– Я видел, как сюда заходят люди, – прошептал граф.

– Может быть, охотники? – предположил я.

Он покачал головой.

– В черных балахонах. Вообще-то многие по ночам служат черные мессы, но кто на них обращает внимание?.. Но сейчас я подумал, уж простите за такое…

– Спасибо, граф, – сказал я твердо. – Думать – хорошо. Думать – полезно. Думать вообще-то надо даже нам, мужчинам, а не только монахам.

Он с облегчением перевел дыхание. Я начал подкрадываться ко входу, граф тихохонько двигался следом.

Под его ногой сухо хрустнула ветка. Сидящий охранник встрепенулся и вскочил, очумело поводя сонными глазами. Я с силой ударил его кулаком в лоб.

– Чего встал? Спи!

Граф оглянулся на второго, этот продолжает похрапывать, бесстыдно распахнув рот.

– Кто бы подумал, – пробормотал он, – что спать на службе полезнее, чем бдить?

– Парадоксы воинской службы, – ответил я. – Такие и награду получают первыми.

Граф пробормотал, заглядывая в пещеру:

– Вообще-то существуют награды за военное мужество и за гражданскую трусость. Так что все может быть…

Внутри стены пещеры укреплены камнем, кто-то поработал основательно, перед нами не медвежья берлога и не скромный скит отшельника Антония.

Граф решительно отстранил меня и шагнул вовнутрь первым.

– Простите, ваша светлость, – сказал он непререкаемо, – по кодексу Индевера в такие места первым должен входить младший по титулу. А здесь он я.

Ход темный, душный, сырой воздух, я начал сомневаться, стоит ли, в это время настороженные, как у коня, уши уловили далекое протяжное пение. Множество голосов, сплетенные воедино, доносятся словно из-под земли, а через несколько шагов ход понизился, я увидел впереди красноватый свет.

Граф пригнулся, осторожно прошел чуточку еще и кивнул мне. Внизу большая пещера, целая толпа людей в темных балахонах окружает грубо вырубленную из дерева фигуру зеленого чудовища с вытянутым рылом. Освещение скудное, факелы в руках у немногих, с трудом рассмотрел у ног зверя большую чашу с темной жидкостью.

Люди склоняются, монотонно повторяют какие-то полузнакомые слова, в мозгу отзываются странные ассоциации, что-то в них древнее, дохристианское, вообще пещерное или даже допещерное.

Граф прошептал:

– Это все из-за них?

Я сказал тихо:

– Ну… в целом… да. Погодите еще…

В тепловом под балахонами видны человеческие тела, как и в запаховом, я сосредоточился, переходя на новый вид зрения, свет факелов немного померк, но все-таки не случилось того, чего подспудно ожидал: нет сплошной тьмы, нет звериных фигур под балахонами.

– Неофиты, – пояснил я тихо. – Дураки, которых заманили то ли обещаниями великих благ, то ли подарками… Однако же на что-то купились.

– Но уже темные?

– Да, хотя еще люди, но всех нас пороки превращают в чудовищ довольно быстро…

Граф покосился на меня, даже в полумраке я видел, как побледнело лицо, а глаза заблестели сухо, как сколы слюды.

– Господи!

– Да, граф, – ответил я.

– Можем и мы?