– Раз не показываются, – прорычал Марсель, – значит, замышляют… Быстро! До самого верха!.. Тибор и Сингер, расставьте караулы. Проверяйте всех, кто посмеет опустить на морду капюшон. Сразу рубить, если что, понятно?
Оба заверили:
– Понятно…
– Будет сделано!
Он взглянул на меня, лицо стало совсем суровым и нахмуренным, на лбу выступили мелкие капельки пота. Я ощутил опасную близость полуночи, а это та грань, когда мое темное нутро позволяет переходить линию Света и Тьмы или, скажем прямо, Добра и Зла…
– Бдите, – сказал я. – А я…
Холодная волна появилась слишком быстро. Я не успел ни удалиться, ни что-то и как-то объяснить, лютый холод пронзил внутренности, а в следующее мгновение голова закружилась, в глазах померкло, я обнаружил себя посреди холодной смрадной равнины, полной уныния и тоски, недалеко от блестящих от слизи руин циклопических зданий.
В небе висит, как молот над муравьем, страшная луна, слишком огромная для этого неба. Я нащупал серебряный крестик на груди, пальцы втиснули его в ладонь и сжались в кулак.
Ну хоть какую-то поддержку бы! И хотя вроде бы люблю все в одиночку, такой вот герой, но это больше рисуюсь, а так отчаянно нуждаюсь в ком-то, прикрывающем спину.
Воздух сырой, гнилостный, пахнет запустением и нечистотами. Серый ползучий мох скрыл все камни, я отчетливо вижу, как шевелятся ворсинки. Далеко-далеко в дикой тоске закричал зверь, нечто неживое в этом душераздирающем вопле, с другой стороны откликнулся такой же монстр и захлебнулся в судорожном кашле.
Я пробирался между руинами, часто с непривычки оскальзывался, в моем мире подошва крепко стоит на таком камне, а здесь почти всегда все покрыто толстым слоем слизи.
Мертвенный свет холодно и равнодушно отражается от мокрой поверхности камня. Я настороженно присматривался, непонятные строения тянутся справа и слева. То ли жилые, то ли давно заброшенные, от всех несет унынием, тоской и обреченностью, как от давно махнувших на себя рукой людей.
Я прислушивался изо всех сил, могильная тишина давит на уши. Даже в небе, где быстро бегут тяжелые лохматые тучи, абсолютно тихо, хотя у нас бы все сотрясалось от грома и грохота.
Только слабое чавканье под ногами, будто иду по нескончаемому болоту.
Я даже подпрыгнул, когда над головой раздался злой насмешливый голос:
– Люблю, когда мясо само приходит!
Голос явно женский, хотя злобы и ненависти в нем на десять демонов. Я выхватил меч и отскочил назад, в который раз подумав, что в Темном Мире мое чутье на опасность срабатывает далеко не всегда.
Спереди спрыгнули с темных уступов, загораживая мне дорогу, разукрашенные по всему телу татуировкой, совершенно обнаженные женщины.
В руках кривые мечи с широкими лезвиями, рукояти короткие, зато над эфесами поработал какой-то сумасшедший дизайнер, красиво, но крайне неудобно в бою. Такие мечи больше для устрашения, чем для реальной схватки.
Сзади послышались мягкие удары о землю. Я не стал оглядываться, понятно, такие же отрезают дорогу к отступлению. Сердце уже не стучит учащенно, как при входе в этот мир, а колотится в панике. Меньше всего хотелось бы драться с женщинами. Во-первых, женщин бить нельзя, это усвоено твердо, а если приходится драться, то должны как-то убиваться сами, ну там поскользнуться и упасть виском на острый камень, выпасть из окна или нечаянно убить одна другую, а я, даже весь израненный, должен только отступать и защищаться…
…во-вторых, женщина с оружием куда опаснее мужчины, потому что мужчина часто берется за меч из необходимости и еще потому, что от него этого ждут. Он как бы обязан, статус мужчины подразумевает некие мужские действия и поступки, потому с мужчиной всегда можно договориться. Если его победить в поединке – не ударит в спину, честь есть честь. Но если женщина берет в руки оружие, то жаждет драться, а уж зачем ей это: самоутвердиться или насладиться муками других – для меня неважно, это очень серьезные противники.
Ненавижу баб с оружием, мелькнуло в мозгу, но я выдавил улыбку и прокричал с предельным восторгом:
– О, сколько красивых женщин!.. Я в раю!
Одна, страшная, как смертный грех, прошипела злобно:
– Сейчас ты узнаешь рай…
Вторая сказала громко:
– Новенький… Еще не понимает.
– Свежее мясо, – сказала третья.
– Молодое, – добавила еще одна.
Я торопливо шарил взглядом по их лицам, нет, все смотрят, как на кролика, которого надо забить, снять шкуру, а мясо сожрать едва-едва прожаренное.
– Свежее, – согласился я. – Хотя малость вспотел… Может быть, сперва помоемся? Вместе, конечно. А то запахи, знаете ли…
Они злобно расхохотались, одна сказала насмешливо:
– Вы слышали? Запахи! Это вонючее животное уже испачкало штанишки!
– Да, – согласилась еще одна громко и шумно потянула ноздрями воздух. – Запах не спрячешь.
Ее лицо дергается, как у нервнобольной, перекашивается жуткими гримасами, грубая татуировка даже на щеках, однако новая волна страха прошла по спине: это не татуировки, это… шрамы. Шрамы от умело нанесенных разрезов, которые уже ни убрать, ни смыть.