Ричард Длинные Руки – граф

– Ты достаточно осведомлен о жизни господ, – заметила она. – А говоришь, что только однажды был в замке!

Мне почудилось в ее ровном голосе подозрение, я ответил с обидой:

– Ваша милость! А при чем здесь замок? В нем я был один раз, а вот сами господа не раз проезжали через наше село то на охоту, то на отдых в лес… у них была такая дурь – отдыхать в лесу! Как будто в замке не лучше. И еще приезжали смотреть на курдлей. И когда у вдовы Джона родилось сразу пятеро, господа приехали и решали: от нечистой силы это дети или же кузнец из-за речки постарался… Ваша милость, мы люди простые. Неграмотные, – ума нам от природы дадено мало, зато чувствительности много! Вот что я вам скажу: у вас какая-то беда, но ведь жизнь продолжается, ваша милость… Жизнь продолжается. Что бы ни случилось, нельзя всю жизнь убиваться. Иначе бы людей на земле вовсе не осталось!.. Надо жить, ваша милость.

Она помолчала, потом подняла голову, на бледных губах проступила слабая улыбка. Глаза оставались печальными, но голос прозвучал почти твердо:

– Ты прав. Жизнь продолжается, хотя и не так, как нам бы хотелось.

– Жизнь – замечательная штука, – сказал я твердо и добавил важно: – Если ею правильно пользоваться.

Она невольно улыбнулась.

– Как жизнь ни люби, как ею ни пользуйся правильно, она тебя все равно бросит.

– Жизнь, – возразил я, – это зеркало. Улыбнись ей, как вы улыбнулись щас, и она улыбнется вам в ответ! А улыбнешься ширше…

– И она покажет зубы, – вздохнула она, взглянула внимательно. – Порой кажется, что моя жизнь – это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Меня с детства учили, что десять друзей сделают мою жизнь комфортной, а сама я узнала, что один враг – еще и увлекательной…

На ее лицо снова набежала тень, я сказал торопливо:

– Да-да, жизнь как птица – летит незаметно, а следы на тебе ocтавляет. Но, ваша милость, старые люди говорят, что если ничего не ждешь от жизни, может быть, жизнь что-то ждет от тебя?.. У вас есть Родриго, а мальчик уже в возрасте… пажа. Пора ему начинать учиться на рыцаря. Не дело молодому господину слушать бабьи сплетни да ругань пьяных мужиков!

Как я и ожидал, она сразу встрепенулась, мысли о погибшем герцоге отступили, материнский инстинкт – великое дело, даже выпрямилась, глаза сверкнули, не то гневом, не то яростью… и тут же словно из нее выдернули стержень, сказала с горечью:

– Да, у меня есть десять друзей в «зеленом клине»!.. Я со всеми в хороших отношениях. Но все-таки я никому не могу доверить единственного сына.

– Почему?

– Это такие друзья, что тут же воспользуются возможностью заполучить заложника.

Я смолчал, ее страшное одиночество видно уже по тому, что не только разговаривает со мной, челядином, и даже изливает душу, но что очень странно – советуется, что совсем уж немыслимо для владетельной госпожи. У леди Изабеллы хоть в гостях кто-то да торчит по многу дней, а замок волшебницы обходят стороной, побаиваются. Дружба дружбой, но магия – дело темное.

Она молчала долго, я уж решил, что обо мне забыли и, сохраняя такт, пора бы попятиться и, на всякий случай кланяясь почаще, выскользнуть за дверь, как она пошевелилась и сказала чужим голосом:

– Сегодня полная луна.

Я подождал, она невидяще смотрит перед собой, я сказал осторожно:

– Вурдалаки всякие… да?

Она сказала равнодушно:

– Дурак. Полная луна дает силу… тем, кто умеет ее принять. Ты будешь сопровождать меня к озеру.

– Да, – ответил я поспешно. – Будем купаться или рыбу ловить? Я умею раков драть… Как-то вытащил, помню, такого громадного, что и не рак вовсе, а цельный омар… даже не омар, а вообще не знаю что! Лангуст, наверное. Или хладоминада.

Она отмахнулась:

– Иди. Жди меня за воротами.

Днем небо было покрыто массой мелких белых облаков, одинаковых, как овечки. Они даже грудились также тесно, уже и синевы не видать, только эти белые, плотно сомкнутые спины. Солнце слегка их подсвечивало желтым, чуть-чуть, белых облаков вообще не бывает. Если их нарисовать белыми, то получатся клочья ваты, обязательно нужно добавлять чуть желтизны или оранжевости, тогда они живые, настоящие, теплые, солнечные…

Но к вечеру стали пурпурными, красными, наконец, оранжевыми, и вдруг у меня голова закружилась, когда я внезапно вообразил, что настоящее море колышется там, вверху, вот багровые волны, очень медленные, словно застывшие, а здесь и гладь какая-то не такая, слишком все ровно, больше похоже на небосвод… или не похоже, неважно, но над головой – океан кипящей расплавленной лавы! Я помотал головой, заставляя вернуться в шкуру рационального человека, который на небо вовсе не смотрит, зачем ему небо: ни прибавки к зарплате, ни повышения, ни выигрыша по собранным крышечкам от пепси.