Он слабо шевелил губами, лицо заливала смертельная бледность. Я выдернул наполовину освобожденную пробку, поднес ко рту незнакомца и, сунув горлышко между зубов, запрокинул. Мы оба услышали бульканье, убийца задергался, захрипел, руки повисли, голова откинулась.
Я не успел отступить, когда вдруг впереди в призрачном столбе лунного света возникла такая же призрачная фигура. В следующий миг полностью вышла из стены, вся светящаяся, как медуза в тропической воде, медленно пошла по коридору в мою сторону.
Я вжался в стену, замер, надеясь, что привидение пройдет, меня не заметив. Призрачная фигура в самом деле плыла тихо и плавно мимо, однако, когда я уже перевел дыхание, вдруг остановилась, легкое покрывало красиво развевается под дуновением незримого ветерка, тоже призрачного, я вздрогнул, когда в мою сторону обратилось прозрачное, словно из дистиллированной воды, лицо.
– Кто…
Я торопливо пролепетал:
– Я так, ничего… просто погулять вышел…
Она перевела взгляд на распростертую фигуру. Только сейчас я заметил, что на поясе неудачливого убийцы висит длинный нож, а пальцы уже сжали рукоять.
– Вы неподражаемы, граф Дастин, – прошелестел голос призрачной женщины, – но ваше увлечение этой распутницей вас погубит…
– Любовь – это торжество воображения над интеллектом, – пробормотал я осторожно, – Говоря проще, любовь – зла.
Призрак покачал головой.
– Ах, граф, граф… Любовь как ветрянка – все ею болеют, но у таких, как вы, оставляет шрамы на всю жизнь.
Я развел руками.
– Если бы только шрамы.
– Но разве…
Призрак прервал себя на полуслове, подплыл ближе, всмотрелся. Я застыл, вот сейчас уличит самозванца, однако прозрачная женщина прошептала медленно, будто сама испугалась:
– Граф… вы… но ведь вы живы?
Я снова развел руками.
– Жизнь… И кто ее такую придумал…
– Но… как?
– Смерть – это спокойствие, – промямлил я. – За спокойствие надо платить. Жизнь и есть плата.
Она произнесла все так же потрясенно:
– Да, ваша жизнь была очень… неспокойной. И вот теперь… да? Вы в самом деле должны? Не понимаю, это наказание или подарок?
Я сказал уныло:
– Если бы можно было начать жизнь сначала, я бы ее вовсе не начинал. Но раз уж так получилось, увы…
– Я вас предупреждала, граф, – произнес призрак, – а вы мне тогда: у меня все получится, леди Клэр…
– Ах, леди Клэр, – сказал я, – но что делать? Вот приходится…
Она не сводила с меня глаз, сквозь которые я видел противоположную стену.
– Но как вы сумели из Мира Танатоса?.. Или это сам Хронос вызвал вас… но чем вы расплатитесь? Неужели пообещали отдать ему всю апирею?
Я затряс головой.
– Что вы, прекрасная леди Клэр!.. Как могли такое подумать? Вы же знаете, как далеко… это упрятано?
Она промолвила очень тихо:
– Вы имеете в виду глубоко?.. Но если вы теперь в мире живых, то достать для вас не составляет труда. А если учесть, что вам апирея в мире Танатоса ни к чему, то вы вполне могли пойти на сделку с Хроносом.
– Нет-нет, – заверил я поспешно, очень уж не нравится ее строгое лицо и еше более строгий голос. – Закон запрещает.
– Закон? Какой закон?
– Который внутри нас, – объяснил я туманно. – Другие времена, другие правы, восхитительнейшая леди Клэр. Сейчас правы те, которые раньше были не правы. А которые были правы, теперь уже не правы. Можно подумать, что стали левыми, но на самом деле совсем напротив – ультраправыми. Я доступно объясняю?.. Из правых выходят только ультраправые, как из левых получается вполне послушная челядь.
Она вздохнула.
– Вы рассуждаете совсем как герцог Гельмгольд. Темно и непонятно, хотя очень интересно. И еще вы так мужественно вскидываете подбородок! А мне вот и поговорить не с кем, хотя обречена, представляете, появляться здесь каждое полнолуние…
– Со мной же получилось, – вырвалось у меня, я спохватился и прикусил язык. – Простите…
Она печально вздохнула.
– Вы – свой, потому я с вами могу. А с остальными нет, они живые!
– Я тоже, – пробормотал я. – Живой… пока еще.
– Вы – наш, – возразила она, – побывали в нашем мире, потому можете общаться, а остальные меня даже не видят!
Обида и недоумение сквозят в ее голосе, но не в этом ли наказание, что вот такая красивая и блистающая, а наряды и макияж показать некому. Народу полно, но смотрят мимо, восторгаются какими-то худосочными дочками герцога, у которых и платья – тьфу, и прически – дурость, и украшения поддельные, и ноги кривые…
Я отвесил изысканнейший поклон, помахал незримой шляпой и сказал куртуазно:
– Ах, леди Клэр!.. Многое изменилось, а я тоже изменился. Вы мне никогда не казались такой восхитительной, как сейчас. Я даже не знаю, что на меня нашло… Ах-ах, я должен бежать дальше, чтобы не наговорить лишнего. У меня очень срочное дело. Очень. А когда вернусь, поболтаем. Или в следующее полнолуние… столько там до него?