Ричард Длинные Руки — коннетабль

Прошли еще трое, один в настоящих металлических доспехах и с мечом слева у бедра. У меня отлегло, не буду выглядеть слишком уж чужаком в доспехе Арианта, с мечом и луком за спиной. Молот – ладно, его и раньше не замечали, а меч и лук…

Через полчаса вывалились двое горланящих песню, у одного лук за плечами, я совсем воспрянул духом. Похоже, нечто вроде таверны, а то и сама таверна. Где еще можно пьянствовать всю ночь, и вообще вот так веселиться и оттягиваться.

– …и повел он ее, – орал первый, – и прижал он ее…

– …и задрал он ее, – поддержал второй, пьяно хохотнул, а я подумал, что хоть не в рифму, зато самое оно, что у трезвого мужчины на уме, а у пьяного на языке.

Мир все-таки един, а бабы есть бабы, где бы это ни было. Даже маги, если на то пошло, добиваются сверхъестественной мощи для той же цели, что и короли или простые пастухи: больше баб, больше власти, а это значит – баб еще больше.

Они удалялись, лица перекошенные, то ли от чудовищных шрамов, то ли перенесли чуму, я тихонько поднялся, начал приближаться к таверне. Изнутри доносятся отдельные звуки, как из подземелья. Пахнуло холодком, я отчетливо ощутил ауру злобы и напряжения из глубины таверны.

Я залег, начал вслушиваться, но, сколько ни прислушивался, ни выжидал, чувство опасности не уменьшалось. И не менялось. Некое устойчивое состояние. В ночной тьме возникают и пропадают человеческие фигуры, на высоте иногда мелькают силуэты, но я не успевал поднять голову, как исчезают за скелетами стен.

Ночная мгла, что для меня не мгла, медленно начала рассеиваться. С рассветом для меня светлее не стало, зато все начало обретать краски. Скосив глаза на небо, я застыл, потрясенный. Багровые, как выплеснувшаяся из вулкана лава, тучи несутся с сумасшедшей скоростью над самыми развалинами. Всеми чувствами я ощутил безумную тяжесть этого ужаса над головой.

Руки и ноги тряслись, я едва не зашептал молитву, потом напомнил себе, что гуляки входят в таверну и выходят из нее, даже не глядя на небо, как будто его и нет вовсе. Значит, либо это ничем не грозит, либо грозит, но с этим ничего не поделать, а схорониться тоже не получится.

Я перевел дыхание, нужно решаться. Проверил, как вытаскивается меч, поправил молот, лопатками чувствую надежность лука и тулы со стрелами.

– Надо идти, – сказал я себе. – Надо.

Я осторожно приблизился к двери и сразу ощутил, как атмосфера вражды сгущается, даже дышать труднее. На виске задергалась жилка, жар прихлынул к лицу. Изнутри доносятся грубые мужские голоса, звук льющейся воды.

– Надо идти, – повторил я шепотом и потянул на себя дверь. Ощущение неблагополучия ударило в лицо с такой силой, что я отшатнулся, пальцы стиснули рукоять меча, а глаза торопливо искали источник опасности. От двери ступеньки ведут вниз, комната в самом деле в большом просторном подвале. Потолок низковат, четыре стола, двое посетителей за столом у стены и еще трое в дальнем углу. За стойкой бара широкий в плечах мужчина в душегрейке из звериной шкуры, что оставила голыми руки до самых плеч и груди. Что вместо штанов – не видно за стойкой бара, успел заметить мерцающий металлом пояс, когда мужик на миг отодвинулся. Двое за столом у стены в плотных панцирях, по блеску я решил было, что в железе, затем узнал хорошо выделанный хитин. Трое, что в углу, в широких балахонах, а что под ними, не рассмотреть.

Я все еще не отрывал взгляда от зала и не мог заставить себя сделать шаг. Вроде бы пьют и едят, но здесь явно сборище не безобидных хоббитов, даже не гномов, что хоть и раздражительны, а также грубоваты, но любят пить, есть и веселиться с песнями и плясками.

Но сейчас словно все худшие убийцы и преступники собрались сюда со всего света: веет дикой злобой, непримиримостью, каждый словно ждет удара в спину и потому никогда не поворачивается спиной к незнакомцам. Я сразу ощутил себя на перекрестье злых и оценивающих взглядов: кто я, что я и что можно снять с моего трупа.

Я застыл в дверях, и они продолжили разговор, уже не обращая на меня внимания. Мужик за стойкой заученными движениями протирает серой тряпкой чашки, на меня тоже не смотрит, но я ощутил, что уже оглядел новичка на пороге, оценил и взвесил.

Надо бы заставить себя сесть хоть за ближайший стол, но атмосфера крови, злости и вражды настолько удушающая, что я топтался на месте, а когда услышал на лестнице приближающиеся шаги, поспешно отступил в сторону.

Дверь распахнулась, как от пинка ногой. На миг блеснул свет, исчез, а мимо меня к стойке бара пошло нечто прозрачное, но все же… заметное, что ли. Словно двигаются стеклянные статуи, в которых лучи преломляются, и потому все, что с той стороны, искажается.

Призраки остановились перед хозяином. Я поспешно перешел на тепловое зрение, там три человеческие фигуры, у одной на спине мешок, в нем свернулось нечто ярко-красное, более горячее, чем тело владельца.

Бармен, тоже багровая коренастая фигура, произнес почти враждебно:

– Чего тебе, Черный Гриб?

Тонкий мужской голос произнес с досадой:

– Ну ты что, Счастливчик? Хотя бы раз прикинулся, что не видишь…