Ричард Длинные Руки – ландесфюрст

Мужчины поспешно вскакивают из-за столов и кланяются, женщины приседают. Хорнегильда шествует через зал красиво и гордо, бесподобно величественная в своей бледной красоте, корона на ее золотых волосах не сияет, а горит как солнце. Сзади так же красиво, но более раскованно, идут ее свеженькие фрейлины, стреляют блестящими от возбуждения глазками по сторонам.

Пройдя между рядами столов, она приблизилась к помосту, я смотрел на нее с таким же восторгом, как все, во всяком случае, выражение на моем лице должно быть именно такое; она встретилась взглядом со мной и присела в поклоне, но не опуская головы и не сводя с меня взгляда странных небесно-белых глаз с черными точками зрачков.

Я склонился в поклоне, перед красотой преклоняются даже императоры, а она прошла к своему креслу, грациозно опустилась на сиденье из красного бархата.

Ей подали серебряную изящную чашу с мелкими изумрудами по ободку, она взяла не глядя и приподняла на уровень лица.

— За ваши победы, ваша светлость, — произнесла она ясным голосом, — за нынешние и… будущие.

За столами взревели довольно, мы с Хорнегильдой осушили свои чаши, глядя друг на друга, затем в зале началось настоящее пиршество, безудержное и раскованное.

С мочек ушей Хорнегильды свисают серебряные украшения с голубыми камешками, а на лбу оправленные в серебро жемчужинки. Судя по тому, что даже не болтаются, сооружение прикреплено к короне…

Музыка заиграла снова, на этот раз больше струнных, но и трубы время от времени радостно подвывают, в зале нарастает говор, громкий и бестолковый, как выглядит со стороны, однако умные люди и здесь чего-то добиваются, пользуясь случаем, сколачивают союзы, хорошо бы только торговые, а те, что неумные, больше рассматривают женщин, примериваясь и прицеливаясь…

Второй зал отделен только колоннадой, там уже начались танцы, торжественные и церемонные, но я уже научился смотреть на них без смеха. Пока что это тоже некое действо, к безудержному веселью относящееся мало, разве что совсем краешком. Сейчас это узаконенный веками ритуал и очень медленно поддающийся изменениям: мужчины демонстрируют ширину плеч, широкие пластины мышц груди, толстые руки и надменный взгляд, а женщины каждым движением и жестом выказывают скромность и послушание, лишь как бы невзначай и совсем невинно выставляя краешком целомудренно белые вторичные половые признаки.

Я не столько услышал шум за стенами, как почуял. Продолжая улыбаться и поднимать чашу в ответ на заздравные кличи, я поднялся из-за стола и прошелся к дверям.

Там тоже приближающиеся шум и голоса, я передал чашу одному из гостей и вышел за дверь. Навстречу спешат люди из охраны дворца, впереди молодой парень в одежде полевого разведчика, едва дышит, бледный от обезвоживания.

— Ваша светлость!

Он преклонил колено, мое сердце уже болезненно сжимается в предчувствии неприятностей, я сказал в нетерпении:

— Говори быстро!

Он прохрипел, глядя мне в лицо с надеждой:

— Корабли!.. Много кораблей…

— Пираты? — спросил я быстро. — Как много?

— Не счесть, — ответил он сорванным голосом. — Все море в кораблях. А еще идут и идут…

За моей спиной уже разгорается встревоженный говор, мелькнуло лицо барона Альбрехта, сэр Жерар размахивает руками, распределяя, кому куда бежать и что делать.

Я повернулся к лордам.

— Пир закончим позже, а сейчас нас ждет иной пир и другое вино, горячее и тоже красное… Все на коней! К Тараскону! Взять всех, кто может держать в руках оружие.

С шумом, топотом, сдержанной руганью военачальники и сановники выбежали во двор, оставив в зале растерянных женщин. Мне подвели Зайчика, я с седла огляделся, за мной готовы мчаться спасать Тараскон даже те сановники, которые и в седло уже не поднимаются, а только в повозках, что значит, вино у нас крепкое, прибавляет храбрости и безрассудства.

— Догоняйте, — крикнул я и, повернув коня, пустил его вскачь в сторону ворот королевского сада.

До Тараскона я ринулся не по прямой, а сперва по широкой дуге приблизился к местам, откуда можно видеть море, и сердце уже не дрогнуло, а оборвалось в ужасе.

Вся водная гладь до горизонта покрыта белыми парусами. Куда ни глянь, эти выгнутые под напором ветра квадраты материи… И хотя да, это не каравеллы, но Вильгельм Нормандский, собрав почти полторы тысячи таких вот корабликов, сумел перебросить пятитысячное войско в Англию и захватил ее всю после решающей битвы, в которой разгромил армию местного короля.

Если эта сволочь успеет высадить несколько тысяч человек, они сожгут и разрушат все в бухте, уничтожат сам Тараскон, а затем с песнями пойдут на столицу. Все войска из Сен-Мари я неосмотрительно отправил в Гандерсгейм, а те остатки, что наскреб в Армландии, — в Турнедо. Пираты выбрали просто идеальный момент, а я в совпадения не очень-то верю…

Бобик подбежал к самой воде, волна попыталась ухватить его за лапы и утащить, но он люто гавкнул, она пугливо убежала и спряталась среди сестер.

Мы мчались, то приближаясь к воде, то удаляясь, и везде море покрыто приближающимися парусами, а сколько их еще там, за горизонтом?