Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

Я не знал, как сказать, как объяснить, что я, именно я и никто иной – являюсь тем, кто даст Армландии расцвет… хотя на хрен этот расцвет в постели, надо о чем-то другом, какие-то иные доводы, но я дурак, ничего не лезет в голову, хотя мыслей там миллион, но все дурные какие-то, истеричные, горластые…

Она повернулась на мою сторону, я затаил дыхание, а она положила голову мне на грудь и обняла за шею.

Думаю, это не потому, что переменила ко мне отношение или вдруг захотелось сделать мне приятное. Скорее, это подобно тому, как устрица, очутившись в теплой спокойной и безопасной воде, раздвигает плотные створки, за которыми таится нежная плоть, так и Лоралея, оказавшись в постели с мужчиной, ведет себя как раз естественно.

В жизни каждой женщины есть два главных мужчины: тот, за которого она вышла, и тот, за которого не вышла. Лоралея – исключение: для нее существует только один мужчина.

Не знаю, чем я ее убедил или что ее убедило, но утром она уже выглядела счастливой, сияющей, весело щебетала, распоряжалась слугами, которые ликующе бросались выполнять все ее желания, а вернувшись, по-собачьи преданно заглядывали ей в глаза: ну, прикажи, прикажи что-нибудь еще!

После завтрака я поспешно удрал, страшась чем-то испортить начавшуюся метаморфозу. Во дворе, правда, у самого настроение испортилось, видя, как большинство лучших рабочих спешно возводят церковь, даже главные крепостные ворота так и остались лежать на земле, зато поговорил с отцом Дитрихом, тот с энтузиазмом сообщил, что отпечатали еще один экземпляр, теперь складывают все листки постранично, столяры и кожевники молятся и проходят обряд очищения перед тем, как приступить к оформлению переплета сокровища.

– А как там отец Ульфилла? – спросил я.

Он отмахнулся.

– Проповедует, обличает, призывает… Не знаю, когда он только и спит.

– Популярен, – сказал я.

– Да, этого у него не отнимешь.

Я заметил с неохотой:

– Мне, к примеру, никогда не доводилось видеть, слышать или читать, чтобы духовенство пользовалось в христианской стране любовью! Завоевать симпатию у народа могут лишь те священники, которые подвергаются преследованиям.

– К сожалению, сын мой, это так. К сожалению.

Я сказал со вздохом:

– При умелом воздействии на массы отец Ульфилла сам кого угодно подвергнет! Хоть гонениям, хоть преследованиям.

– К счастью, – обронил отец Дитрих, – законной власти у него нет! А есть только авторитет в глазах простого… и не только простого народа. Кто, как не он, гневно обличает богатых, жадных, корыстолюбивых? Кто, как не он, указывает на нерадивых священников? Народ это любит. И поддерживает. Ульфилла говорит вслух то, что они говорят шепотом.

– Популист, – сказал я обвиняющее. Увидев лицо отца Дитриха, сказал поспешно: – Это не то, что вы подумали, святой отец!

– Ничего, я догадываюсь… Иди, сын мой, и воздерживайся от греха.

– Воздержусь, – пообещал я и подумал, что до ночи уж потерплю, а потом нагрешусь вволю, хотя Лоралея и в постели как светлый ангел, я чувствую в ее объятиях неземное блаженство, что не мешает, однако… гм… еще как не мешает. – Если что понадобится, отец Дитрих, только свистните! Я не хочу ничего обещать, только намекну… Отец Дитрих, книгопечатание – это только начало наших богоугодных дел. Господь будет доволен, и ангелы воспоют на облаках, когда мы сделаем второй шаг.

Он охнул, но глаза стали настороженными.

– Сын мой, я не знаю, что ты задумал, но… не слишком ли быстро?

– Откусить сумеем, – пообещал я. – Проглотить… гм… постараемся. А уж переварить… надо суметь, отец Дитрих. Но Господь будет нами доволен, правда!

Я вышел, оставив его в смятении и счастливой растерянности.

Ульфилла, дорвавшись до новых людей, что еще не имели счастья его слушать, проповедовал яростно и неистово, переходя из одного угла крепости в другой, вещал у ворот и даже на дороге, встречая купцов и ремесленников, а также провожая страстными напутствиями, чтобы не забывали Бога.

Я кривился, но уж ладно, пусть отдохнет его измученный долгой дорогой мул и нагуляет хоть чуть жирка, чтобы хватило на обратную дорогу, сам приглядывал за работами.

Ульфилла, как назло, тут же появился поблизости и начал что-то орать и размахивать руками. Ремесленники, вместо того чтобы слушать лорда внимательно, начали косить глазами, а слушали и без того краем уха.

Я разозлился, Ульфилла как раз громко восклицал:

– Уверуйте и никогда не сомневайтесь в Господе! Бог всегда был, есть и будет!

– Святой отец, – сказал я строго, – не богохульствуйте.

Ульфилла вскинулся, повернулся в мою сторону, изумленный и как будто обрадованный возможностью схлестнуться со всемогущей светской властью, забывшей, что есть еще выше власть, власть самого Господа.

– Что? Я? Богохульствую?

– Ага, – подтвердил я, – именно вы, святой отец.

Он потребовал неистово:

– Где я сбогохульничал?