Ричард Длинные Руки – маркграф

– Что, все остальное?

Я улыбнулся ему как можно нежнее.

– Мне кажется, – сказал я задумчиво, – Кристаллы Света прожгли пол и все этажи, включая подвальные, достигли в глубинах расплавленного слоя. Потом, как вы понимаете, по прожженной норе вверх помчалась раскаленная магма. Замок был хорош, хорош… пока не подбросило в небо целиком.

Рыцари охали, смотрели расширенными глазами, снова оглядывались на изрыгающий пламя, камни и лаву вулкан. Гора почти сровнялась с землей, мне показалось, что и вулкан утихает.

– Такое ведром воды вряд ли потушишь, – предположил я. – Попытаться можно, конечно, но все-таки вряд ли… тем более, что колодец тоже наверняка провалился в самый ад.

Герцог стоял ни жив ни мертв. Его рыцари говорили грозно и тревожно, все время поворачивались к бушующему вулкану.

Готмар проговорил тяжелым, как сам замок, голосом:

– Ваша светлость, иное лечение хуже самой болезни.

– Теперь вижу, – ответил герцог, не оборачиваясь, – но кто мог предположить…

Готмар смолчал, что он как раз и предостерегал от авантюры послать чужака, бережет сюзерена. Из толпы рыцарей на меня смотрели кто с ужасом, кто с восторгом, кто с отвращением.

Витерлих протолкался ближе, хлопнул по плечу.

– Ты молодец, сэр Полосатый. Сэр Корнуэлл вообще-то заносчивая скотина. Если подумать, ничего ужасного. Подумаешь, замок сгорел! Вместе с горой. Хорошо бы земли захватить, но наш герцог на такое не пойдет.

– А жаль?

– Жаль, – признался он. – Больно блюдет старые обычаи. За это, правда, и признают верховным сюзереном. Был бы им сэр Корнуэлл, давно бы сместили. Ладно, пойдемте в большой зал! Все равно сейчас пир в честь победы.

Я изумился:

– С утра?

– Утро, – сказал он значительно, – хорошее начало для всего.

Глава 5

Ярко и чересчур внезапно полыхнуло светом. Я охнул и схватился за рукоять меча. Рыцари радостно заорали, хлопали в ладоши, кто-то подбрасывал в воздух шляпу.

Радостный свет, от которого ликующе застучало сердце, разлился над замком, осветил залы, двор и коридоры. Я сразу ощутил себя в праздничном настроении. Рыцари и даже слуги радостно улыбались, поздравляли друг друга, а светильники печально поблекли.

Витерлих хлопнул меня по плечу.

– Ну как? – спросил он довольно, словно это он добыл Кристалл Света. – Челядь, между прочим, радуется больше самого герцога.

– Такие верноподданные?

Он отмахнулся.

– Это же им следить за свечами и вовремя подливать масло в светильники!

– И снимать нагар со свечей, – добавил я.

– И менять вовремя, – сказал он. – Всем меньше работы… Но как здорово, когда яркий свет! Самого унылого человека заставит улыбаться. Пойдемте, сэр Полосатый. Там в вашу честь уже накрывают столы.

– Да я предпочел бы избежать, – сказал я, – этой неслыханной и мало заслуженной чести.

Он расхохотался.

– Ну, вообще-то это в честь возвращения Кристалла Света. Можете праздник не принимать на свой счет.

Когда мы вошли в зал, герцог восседает в кресле с высокой спинкой ровный и царственный, хотя лицо бледнее обычного, а в глазах то и дело мелькает беспокойство.

Меня, как виновника торжества, посадили поближе к семье сюзерена. Слуги тоже ставили передо мной изысканные блюда раньше, чем перед прочими рыцарями.

Жозефина поглядывает искоса, но я только глупо улыбался и гордо приосанивался. Наконец она, сочтя меня не то предельно робким, не то глупым, взяла инициативу в свои руки.

– Сэр Полосатый… – произнесла она ровным голосом, – если вы не против, я попрошу отца, чтобы он подарил вам хороший костюм.

– Зачем? – удивился я.

Она указала взглядом на пирующих.

– Рыцари все одеты… с достоинством.

– В смысле, ярко?

– Так принято.

– Самые яркие птицы поют хуже всех, – сообщил я.

Она посмотрела надменно и с высокомерным удивлением, почему это существо перечит, когда высокородные и высокопоставленные готовы изволить оказать милость.

– Дело даже не в вас, – произнесла она холодновато, – Герцог говорит, что всякое деяние должно вознаграждаться. За хорошее – хорошим, за дурное… Начнутся разговоры, что мы оставили вас без знаков внимания.

Я отмахнулся.

– Поле на замок не запрёшь, – сказал я философски, – а что касается разговоров, то и на самого Господа наговаривали.

– И вам все равно?

– Нет, почему же! За Господа я кого угодно разорву.

– А за себя?

– Абсолютно, – заверил я. – Единственное на свете, что меня может задеть и даже ранить… может быть, даже прибить, как палкой жабу, это ваш неодобрительный взгляд. Даже… э-э… недостаточно одобрительный! Я чувствительный потомушта.

Она посмотрела с удивлением, я откровенно любовался ее совершенным лицом и безупречной фигурой, и, решив, что и так уделила мне слишком много высокого внимания, а она все-таки дочь самого герцога, с благосклонной улыбкой повернулась к сидящему рядом сэру Трандерту.

– Как вы полагаете, – прощебетала она, – турнир в честь сбора урожая состоится?

Тот лихо подкрутил ус.

– Обязательно!.. Такие праздники отменять нельзя.

Она покосилась в мою сторону и продолжала с подъемом:

– И снова победителем выйдет Черный Барон?