Правда, остается пережиток в виде любви к дочери, все-таки настоящий рыночник не только дочь, а отца и мать продаст, однако у этого политика все еще теплятся, еще как теплятся, светлые отеческие чувства.
Леди Франка торжествующе улыбалась, король поглядывал на нее с недоумением. Я отвесил церемонный поклон.
– Ваше Величество… помимо прочных торговых договоров, надеюсь – прочных, у вас появится добавочная возможность влиять на меня, вашего соседа! Мы тут с вашей дочерью поговорили и пришли к абсолютному взаимопониманию! Я даже не думал, что такое вообще возможно с женщиной. У меня скверный характер, поэтому не выношу людей со скверным характером. Ваша дочь – тоже их не выносит! Мы сразу поняли друг друга и буквально полюбили друг друга!
Я взял ее руку и бережно поцеловал холодные безжизненные пальцы. В последний момент ее пальцы дрогнули, я подумал, что скрутит фигу, но в этом королевстве хорошо воспитывают ледей, манеры победили.
Король кашлянул, канцлер смотрел на меня неотрывно, стараясь пробиться через нагромождение слов к смыслу. Леди Франка очаровательно улыбнулась.
– Ваше Величество, – проворковала она, – мы на редкость хорошо поговорили с сэром Ричардом. И пришли к выводу, что при нашем исключительном… просто редкостном взаимопонимании, глупо и грубо все взять и разбить вдребезги этой никому ненужной женитьбой! А дружить – да, будем.
Король растерянно смотрел то на одного, то на другого. Я еще раз нежно поцеловал ее пальчики. Она очаровательно улыбнулась мне и дружески потрепала по щеке.
– Значит, – проговорил король, все еще не веря в такое счастье, – это все не сон?
– А правда, – спросил я, – хорошо, когда дети преподносят и хорошие сюрпризы?
Канцлер промямлил:
– Да… хорошие дети преподносят хорошие сюрпризы, а нехорошие…
– Тогда мы просто замечательные, – сказал я и нежно посмотрел на леди Франку.
Найтингейл покачал головой:
– Да, сэр Ричард, вы меня удивили.
Я покосился на леди Франку, не хочется слишком рано выходить из нужного имиджа, но ее отец уже меня расколол за пиршественным столом, так что ладно, теперь можно.
– Ваше Величество, – произнес я несколько другим тоном, король сразу же посерьезнел, – я вам тогда сказал, что сердце требует одной женщины… Так вот в нем, в моем сердце, уже есть женщина. Я желаю вашей дочери выйти замуж за достойного человека, который достоин ее любви, и которого, естественно, подберете ей вы, с вашей мудростью и проницательностью. Я лично еще раз рекомендую маркиза Мидля, весьма достойный человек и очень благородный. А уж как любит вашу дочь, я уже убедился! Мы же с вами удовлетворимся новыми возможностями торгового союза наших земель.
Он кивнул, не сводя с меня удивленного взгляда.
– Который будет реализован, – уточнил он, – если сумеете обезопасить путь между нашими землями.
– Не «если», – уточнил я, – а «когда». Вернее, «как только». Думаю, приступим к масштабной зачистке сразу же, как растает снег и подсохнут дороги.
Мы вышли вместе из королевских покоев: леди Франка и я, почти рука об руку. Когда за нами захлопнулись двери, леди Франка всмотрелась в меня пристально.
– Сэр Ричард, – спросила она неожиданно, – а почему вы не та свинья, что были раньше?
Я сделал вид, что вот так прямо взял и вознегодовал.
– Э-э-э-э… как это? Это, знаете ли, оскорбление!.. Я самая что ни есть настоящая свинья, еще та свинья! Да свинее меня и не бывает… в определенных обстоятельствах. Иначе что я за политик? Обижаете, леди Франка!..
– Чем же? – спросила она, опешив.
– Что усомнились в моих дипломатических способностях! Человек вообще должен быть разносторонним, а государь – обязан.
Она покачала головой.
– Сейчас я вижу совсем другую сторону. Я ее раньше не видела.
Я спросил настороженно:
– И в чем я прокололся?
– Выглядите почти человеком, – объяснила она любезно. – А тогда я вас ненавидела люто.
– А-а-а-а, – сказал я, – так это, наверное, потому, что видели во мне жениха? Который возьмет как овцу и повезет в свой хлев. Ну в смысле, овчарник. Овечник.
Она подумала, двинула плечами:
– Отчасти и так. Но все-таки вы сейчас намного приятнее. И не такой наглый. Мне сейчас вот показалось…
Она запнулась, в глазах метнулся испуг, затем щеки окрасились румянцем, ресницы часто-часто захлопали.
– Что показалось? – спросил я настороженно. – Перекреститесь, пройдет.
Она прошептала:
– Это дико, но… неужели нарочито старались показаться как можно более отвратительным?
Я спросил с наигранным удивлением, боюсь, заметным:
– Зачем это мне?
Она покачала головой, взгляд коричневых глаз был устремлен на меня с такой силой, что я ощутил, как начинают гореть щеки.
– Вам нужно было, – прошептала она, – чтобы я отказалась сама… И тогда принудите моего отца… Ну да, он был так рад, что спас меня! И даже не подумал, что договор с вами вообще-то неравноценен.
Я спросил уже без притворства: