Ричард Длинные Руки — принц императорской мантии

- Реликвии? - переспросил я. - Тогда почему их не выставить на всеобщее обозрение? Это только прибавило бы церкви мощи и популярности.

Он взглянул косо.

- Сын мой, - произнес несколько сварливо, - церковь не нуждается в еще большей популярности! Но как выставить, к примеру, жезл Моисея, которым пророк распахнул море, открыв проход беглецам?.. Народ тут же начнет требовать, чтобы церковь начала проводить ручьи к их огородам!

- Это бы можно, - пробормотал я, - если бы народ продолжал работать. Но они сразу же сядут на завалинку и будут ждать, что чудеса создадут им счастливую жизнь. Понимаю. Но боюсь поверить, что мне может что-то обломиться!

- Я на это надеюсь, - ответил он уклончиво. - Если мы приняли решение дать бой Маркусу, нужно использовать все средства!

- Еще бы…

- Даже их, - сказал он горько, - может оказаться недостаточно, чтобы сломить мятежников. А уж Маркус… Потому, сын мой, отбывай немедленно.

Я помялся, спросил осторожно:

- Однако… весьма как?

Он зыркнул из-под насупленных бровей.

- Думаю, - ответил приглушенным голосом, - у тебя есть некоторые средства.

Я посмотрел по сторонам, тоже понизил голос:

- Однако как на это смотрит церковь?

- Церковь против, - ответил он ясным голосом. - Ты сам только что сказал, что если простым людям дать пользоваться чудесами, они перестанут трудиться в поте лица своего, как неспроста завещал Господь. Потому ни чудес, ни древних вещей как бы не существует. А прибегать к ним должно только в случае крайней необходимости. Самой крайней! Да и то так, чтобы простой народ не знал. Нам можно, ему нельзя.

Я вздохнул с облегчением:

- Рад, что церковь это понимает.

- Отцы церкви, - сказал он строго, - мудрецы, а не фанатики. Они знают по опыту, когда нужно проявить строгость, а когда и снисходительность. Человек слаб, и мудрая церковь именно для таких случаев выработала основополагающую формулу: «Чего делать нельзя, того делать нельзя, но если очень-очень хочется, то можно».

- Мудро, - ответил я. - Лучше разрешить, а потом велеть покаяться, чем дать нарушить закон по-серьезному. А то потом, раз уж все равно нарушитель и грешник, вовсе пойдут в разбойники! Хорошо, отец Дитрих. Вы вдохнули в меня, так сказать. Еще не понял, что вдохнули, но я весьма! Одна беда…

- Слушаю.

- Я не могу попасть в места, - признался я, - в которых не бывал… если хочу вот так фуксом.

- У меня талисман из Ватикана, - сообщил он. - Для экстренных случаев. Нет, передать не могу, но помочь… Надеюсь, получится.

- А как обратно? - спросил я. Спохватился, сказал виновато: - Ах да, что это я совсем туплю. Спасибо, отец Дитрих!

- Только насчет ангелов, - предупредил он, - рассказывай там осторожнее. Даже в Ватикане это приемлют не все, хотя взгляды кардиналов и папы гораздо шире, чем у деревенских священников.

- Я исхожу, - объяснил я с осторожностью, - из того, что могущество ангелов осталось таким же великим и неколебимым. Это несомненно, я не оспариваю и даже не оспариваю… Думаю, Ватикан против этого ничего не скажет.

- Разумеется.

- Однако слабый человечек, - уточнил я, - развивался, усложнялся, становился сильнее, хитрее, изворотливее и мудрее.

Он покачал головой:

- Однако ангелы… это ангелы! Про них в Ватикане нужно говорить, уважительно понижая голос.

Я перекрестился и сказал твердо:

- Признаю величие только Господа нашего. Ангелы же - лишь слуги. Даже не близкие, а так… дальние. Лишь гонцы. Я же кланяюсь и признаю только силу, мудрость и величие Творца нашего.

В его взгляде что-то неуловимо изменилось, я даже не понял, обратил ли внимание, что я избегаю упоминать имя Иисуса, а если обратил, то хорошо бы отложить этот спорный и тяжелый для выяснения вопрос до лучших времен.

Похоже, отец Дитрих так и подумал, вздохнул и сказал устало:

- Да, конечно, мудрость Творца превыше всего. Мы никогда не познаем ее всю до тех пор, пока не окажемся с Ним рядом в Царстве Небесном.

Так Он все и откроет, мелькнула мысль, а как же. Творец создавал человека по своему подобию, а я хрен откроюсь до конца даже перед самыми близкими.

- Спасибо, отец Дитрих, - сказал я. - С вашим благословением приступаю к операции зело бодро и бяше. Спасибо!

Бобик и Зайчик поглядывают настороженно, я слез, обнял их по очереди, потом обоих разом, пошире раскидывая руки, они у меня в самом деле длинные.

- Даже не знаю, - признался им шепотом, - как среагирует святой Ватикан на мою черную корону Темного Мира?.. Как думаете?

Даже арбогастр почти завилял хвостом, уверяя, что меня все и всюду должны принимать всякого, в чем вообще-то я сам абсолютно уверен, но только люди в основном такие темные дураки, что такой простой истины в упор не видят.

- Одна надежда, - шепнул я, - что в Риме не дураки. Тем более в Ватикане. Дураки такое не создадут…