Ричард Длинные Руки — сеньор

В нижнем зале за столом уже сидели Зигфрид, Ульман и Гунтер, сенешаль и двое из наиболее старательных стражников. Ульман выглядел бледным, я не сразу заметил, что в поясе он стал почти вдвое толще.

– Чего не завтракаете, морды? – спросил я. – Ну что за ритуал, ждать меня? Остывает, вот какие запахи… Ульман, что с тобой? Что за повязка?

Все молчали, Ульман пробормотал:

– Это дверью… зацепило, заживет.

Гунтер буркнул:

– Крепко зацепило. Клок мяса вырвало.

– Когда?

Ульман почему-то смолчал, ответил Гунтер:

– Он с этими двумя заперся в церкви. Пока священник читал молитвы, они пробовали держать двери. Тогда его и садануло в бок…

Я вылез из-за стола, подошел, Ульман покачал головой.

– Ваша милость, теперь ваша сила не поможет.

– Почему?

– Священник сказал, что отныне вы не паладин. Отныне вы такой, как и мы, а то и ниже. Всякий христианин должен защищать христианскую душу от лап дьявола!

Я зашел к нему со спины, все молча следили за нами, лица хмурые, в глазах тревога.

– Покажи рану, – велел я.

– Но, ваша милость…

– Снимай повязку!

Он вздохнул, снял прямо за столом рубашку, тряпок наверчено в десять слоев, и почти сразу же пошли все увеличивающиеся пятна крови. Сперва застывшие, потом уже свежие. Сцепив зубы, он отодрал последний слой, рана раскрылась, пошла бледная кровь пополам с сукровицей.

– Во имя господа, – произнес я и возложил на его плечо руку. Я чувствовал, что мог бы и не возлагать, некая сила изошла из меня, а Ульман вздрогнул, непонимающими глазами смотрел на рану. Кровь свернулась в коричневые комочки, они осыпались, а края раны сошлись, снизу выдавило последние сгустки крови, и на месте разреза образовался длинный шрам.

– Но как это возможно! – воскликнул он. – Вы же нарушили… это же противу церкви!

– Я паладин не церкви, – ответил я, чувствуя, как внутри задрожали незримые жилки. – Даже не церкви… Я – паладин самого творца. А это значит, я живу и действую по его заповедям. Мне по фигу всякие толкователи. Даже если они честные. Дурни тоже честные. А если вообще идиоты… Нет уж, я лучше напрямую, благо это не президент, к нему можно обращаться без посредников.

Словно солнце заглянуло в окна и осветило лица. На меня смотрели блестящими глазами, в которых все еще тревога, но и великое облегчение. Непонятно как. Но их хозяин остался паладином. Господь не забрал у него таинство быстрого исцеления, господь не отринул его, господь с нами…

– Все, – сказал я нетерпеливо, – давайте есть, а то все остыло. А где Сигизмунд?

Настало странное молчание, Зигфрид помрачнел, буркнул:

– Он со вчерашнего… случая так и остался к церкви. Распростерся перед распятием, исповедуется, беседует с господом.

– А священник там? – спросил я.

– Там.

Я сказал раздраженно:

– Понятно, как он беседует! Через переводчика, толмача. Уж с богом-то можно без посредника, он всех слышит! Бог не где-то на небесах, а живет в душе каждого. Эх, Сигизмунд… Передай-ка мне соусницу. И солонку. Спасибо.

Гунтер со стражниками остался допивать вино, я же вылез из-за стола, вышел на свежий воздух, солнце уже поднялось над замком, челядины бегали быстрее, а я двинулся к церкви. Зигфрид шел рядом, ворчал, за нами грузно топал Ульман, размахивал окровавленными тряпками, задирал рубашку и показывал бок с крестообразным шрамом.

Трое плотников спешно чинили дверь, кузнец заново вбивал в проем штыри. Из темноты навстречу мне вышел Сигизмунд, бледный, с отчаянными воспаленными глазами. Веки припухли, белки глаз красные от слез.

Он молча опустился передо мной на колено, склонил голову. Зигфрид воскликнул в тревоге:

– Сигизмунд! Не дури.

Я спросил, предчувствуя беду:

– Сигизмунд, что случилось?

– Монсеньор, – проговорил он глухим голосом, я видел, с каким трудом ему дается каждое слово. – Я прошу вас освободить меня от клятвы вассала.

Зигфрид ахнул, ударил обеими руками в бока, загремело железо. Лицо стало багровым, глаза полезли на лоб.

– Ты с ума сошел! Мы только начали…

Я остановил его жестом, в Сигизмунде чувствуется душевная мука, он и сейчас терзается, на щеках выступают и гаснут лихорадочные пятна, то поднимает на меня нерешительный взор, то роняет, словно тяжелый топор, в пол.

– Как скажешь, – ответил я, – но, может быть, объяснишь, что случилось?

– Я всю ночь беседовал со священником, – ответил Сигизмунд. – Я постился, я читал молитвы, я умолял святую Деву Марию просветить меня и наставить на путь истинный… Отец Ульфилла вел со мной кроткие и душевные беседы, помогая выбраться из пучины терзаний и сомнений. Он убедил меня, что не по-христиански было отдавать дьяволу христианскую душу, пусть и согрешившую, пусть и заблудшую. Вы совершили страшную ошибку, сэр Ричард!.. Хуже того, вы взяли на свою душу страшный грех.

Я тяжело вздохнул. Сигизмунд поднял голову и смотрел на меня светлыми чистыми глазами. На какое-то время, казалось, он преодолел сомнения, во взоре твердость и уверенность в правоте.