Ричард Длинные Руки — виконт

— Не освобождены, сын мой, а на некоторое время освобождаемы… увидь разницу! А потом такой человек должен раскаяться и очиститься от греха. В остальном же ты абсолютно прав. И еще одно, очень важное: общество не должно знать, что мы иногда прибегаем и к таким мерам! Люди должны верить, что всегда побеждаем только кротостью, молитвой и святостью.

— Понимаю, святой отец.

Он посмотрел в мое лицо очень внимательно.

— В самом деле? Что-то не вижу в твоих глазах смятения, душевной муки, борьбы. Ты слишком легко это принял, а ведь это… это должно потрясти честную благочестивую душу.

— Понял, — заверил я, — хорошо понял, святой отец. Ни одно государство, ни одна крепкая структура не в состоянии выжить без тайной службы. Народу вовсе не обязательно знать о ее методах. Главное — баланс! А общий баланс должон быть в пользу святости.

Он напомнил:

— Но обязательно после каждой победы над Тьмой… такими методами, ты обязан исповедаться ближайшему священнику… а если у тебя есть в нем сомнения, то дождись встречи с настоятелем монастыря. Но исповедаться и очиститься нужно обязательно!..

— Сделаю, — пообещал я.

Он вздохнул, сказал почти умоляюще:

— Ты обещаешь, дабы отмахнуться. Но исповедь нужна не нам, а тебе самому. В исповеди ты очищаешь душу и делаешь ее более стойкой к новым испытаниям.

— Сделаю, — пообещал я уже серьезнее. — Поверьте, святой отец, я представляю работу таких структур. В моем… королевстве такую работу некоторые даже считают интересной, романтичной, увлекательной.

Он зябко передернул плечами.

— Глупцы!

— Просто мальчишки, — поправил я. — Даже если с бородами. Вы же знаете, можно стареть не умнея. А я умные книги читал… ну это я так, комплекс у меня. Повторяю, чтобы самого себя убедить, что в самом деле читал.

Зайчик довольно ржанул, когда я вставил ногу в стремя и поднялся в седло. Я разобрал поводья, отец Антиохий окликнул, лицо скорбное, сказал погасшим голосом:

— Не знаю, надо ли говорить, но некогда наши поручения выполнял и славный рыцарь сэр Галантлар… Да-да, мы знаем о том, как он закончил. И от чьего меча пал. Он был силен и смел, но слишком близкое знакомство с Тьмой постепенно источило его душу. Он стал груб, высокомерен, перестал ходить на исповеди, а затем и вовсе Зло и Порок затопили его душу.

Я невольно передернул плечами.

— Спасибо за гостеприимство, отец настоятель.

Я мчался по зеленой траве, где у самой земли ползут темные призрачные струи. Странно видеть торчащие из черного тумана зеленые стебли с яркими цветами, прыгающих кузнечиков и беззаботных бабочек, но, видимо, черный туман не вредит тем, кто не имеет души. Наверное, он также не вредит тем, у кого мертвые души, пустые души, черствые, мелкие, подлые…

Конь сделал огромный прыжок через мелкую речушку, сразу перемахнув на другой берег. Меня тряхнуло так, что все кости брякнули, инстинктивно сморщился и бросил опасливый взгляд на кисть руки. Из груди вырвался вздох облегчения. Сустав вернулся к прежним размерам, словно не было внутри никакого нарыва. Думаю, проблему отторжения древние решили надежно и бесповоротно еще в самом начале, без этого нельзя даже почки пересадить или провести шунтирование клапанов сердца.

Несколько раз сжал и разжал пальцы. Все работает в прежнем режиме, что хорошо и… разочаровывающе. Если сжимаются с прежней эргономикой, а не так, чтобы дробить камни и фаланги тех, кому пожму руку, то зачем старался и терпел муки?

Ветер ревел в ушах, земля под ногами сперва мелькала, как под колесами экспресса. Затем слилась в мерцающую полосу, а я зарылся лицом в гриву, пусть ураган ревет и пытается сорвать доспехи со спины. Шаг — это две-четыре мили в час, рысь — восемь миль, галоп — пятнадцать-восемнадцать, а самая что ни на есть крейсерская скорость, которую могут выжать кони, — это карьер — до тридцати пяти в час. Так вот сейчас мы проламываемся сквозь пространство со скоростью не меньше чем сто миль в час, и, если нас увидят, не миновать обвинений в колдовстве…

Наконец под ярко-синим небом открылась ровная, как стол, зеленая долина, лишь в одном месте два пологих холма, между ними турнирное поле, а слева могучая дубрава, где рыцари могут отдохнуть и выплакаться. Разноцветных шатров участников турнира и знатных гостей прибавилось. Подтянулись опоздавшие, да и вообще главное блюдо — m^el'ee!

Я выждал, когда на дороге показался обоз в десяток подвод и в сопровождении двух десятков всадников, догнал, поинтересовался, кто и куда, вместе с ними поехал, не привлекая внимания. Трое купцов, скинувшись, закупили у охотников оленину и кабанов, теперь мечтают заработать, продав все на турнире местным воротилам.

— Оптом? — спросил я. — Эх, мало вас били на уроках экономики… лучше всего сами поставьте жаровни и продавайте уже жареное мясо! Так заработаете впятеро больше.

Они переглянулись, один сказал нерешительно:

— Мы никогда этим не занимались…

— Купцами не рождаются, — подбодрил я, — нужно захватывать новые рынки сбыта!