Ричард Длинные Руки – вильдграф

Его соратники ревели, хохотали, хлопали друг друга по обнаженным спинам, подбадривали, как ни странно, обоих. Симпатии разделились, хотя линия прошла странно по каждому: все за Корна, как за своего, и в то же время считают правым меня. Даже самые сильные из мужчин, чего уж прикидываться перед самим собой, предпочитают женщин мягких и покладистых.

Элькреф снова прошептал что-то Элеоноре, она так же отрицательно покачала головой.

Я сказал громко:

– Да отпустите вы его. Кто так громко лает, кусать не умеет.

Его отпустили, Корн тут же выхватил меч, но не бросился на меня, уже вспомнил, что сам конунг смотрит на ссору, а еще и лучшие воины племени, не говоря уже о горожанах.

– Если у вас такие сильные мужчины, – потребовал он, глядя на меня хищными глазами убийцы, – докажи!

Конунг нахмурился, я видел, как тень пробежала по его лицу. Рановато показывать свою силу, но, с другой стороны, я не горожанин, это как бы внутренние разборки кочевников, короля и его знать не рассердит и не обидит…

– Перестаньте, – сказал он медленно, – у нас, людей степи, все женщины прекрасны, а мужчины сильны и отважны.

Одни загудели, соглашаясь, другие заворчали, вдруг да схватка не состоится, а Корн, видя, что конунг не запретил прямо, а лишь как бы выразил неодобрение, даже сообразил, что конунг говорит больше для горожан-глиноедов, прорычал:

– Признайся, что соврал, расхваставшись, и я верну меч в ножны!

Я сказал громко:

– Правило нашего племени гласит: никогда не обнажай оружия без крайней нужды. Но если обнажил – бей, а не болтай языком, как старая баба…

Глава 14

Я не договорил, он завизжал в ярости и метнулся на меня с поднятым клинком. Я даже не успел выхватить свой из ножен, хотя уже готовился, еле успел избежать смертельного удара сверху, метнувшись в сторону, зато ухитрился дать проскочившему мимо герою пинка в зад. Он ударился о тяжелый стол и едва не перевернул на хохочущих кочевников, а я уже вытащил меч и ждал в боевой стойке.

Его удержали от падения, развернули ко мне лицом. Он закричал еще громче и бросился с той же яростью, полосуя воздух ударами во всех направлениях. Я не стал увертываться, хотя, наверное, успел бы, пусть даже он очень быстр, зато я становлюсь быстрее не по дням, а по часам, вскинул меч, стальные полосы сшиблись со скрежещущим визгом, звоном, полетели короткие искры.

Крики замерли, бой из банальной пьяной ссоры перерос в красивый поединок: Корн рубил и сильно, и быстро, и очень умело, демонстрируя богатейший арсенал ударов, приемов, связок, каскадов, ложных замахов и обманных движений. Им любовались, покрикивали редко, отмечая особенно красивый финт, кочевники ценят виртуозное обращение с оружием, я же лишь защищался, парировал и даже тихонько отступал, стараясь двигаться в пределах отведенного нам круга.

Конунг, как успел заметить краем глаза, смотрит заинтересованно, в исходе поединка вроде бы не сомневается, лицо довольное, он демонстративно и громогласно запрещал эту дикость, с точки зрения горожан, цивилизованный, а это двое дикарей, причем один из них – чужой, он и виноват, а когда будет наказан, все снова станет тихо…

Я поймал удачный момент, звон, лицо Корна исказилось от боли. Кисть вывернуло с такой силой, что он вынужденно разжал пальцы. Меч взлетел в воздух, я поймал его за рукоять и, взмахнув пару раз, бросил ею же вперед противнику.

– Держи! И будь внимательнее.

Он машинально поймал, в глазах сильнейший стыд, по его виду непонятно, предпочел бы уронить меч или вот так ухватить с моей милостивой подачи. Мелькнуло бледное лицо Элеоноры, кочевники довольно взревели, все ценят эффекты, а Корн с диким воплем, что должен заморозить во мне кровь, ринулся в атаку.

Я снова отступал, слишком яростный вихрь ударов, долго искал брешь, наконец ударил, скрежет и звон, меч вылетел снова, я подпрыгнул и снова поймал на лету за рукоять.

– Слишком часто, – сказал я снисходительно. – Наверное, ты силен в чем-то другом?

Он смотрел, не веря своим глазам, в толпе взревели и начали безжалостно высказывать догадки, в чем именно силен их виртуозный соплеменник.

Я бросил меч к подножию кресла конунга, свой сунул в ножны, а затем отстегнул перевязь и все хозяйство отбросил в сторону.

– Может, – сказал я, бросая ему спасительный круг, – ты силен в бою голыми руками?

Он прошипел люто:

– Я убью тебя! Если не убью сейчас, подстерегу ночью и убью в спину!.. Ты не будешь жить и смеяться…

– Смеяться будут другие, – согласился я. – Но спасибо за предупреждение.

Мы сшиблись в середине, я уперся в землю и несколько мгновений выдерживал шквал атак. Толпа вскрикивала, как один человек; в какой-то момент мы сцепились так плотно, что если нас разорвать насильно, брызнет кровь, затем снова разъединились на расстояние вытянутых рук и щупали друг друга, стараясь поймать на боевой прием.