Ричард Длинные Руки – воин Господа

Доносились голоса, неуверенные, злые. Я сжал молот, задержал дыхание, ноги как пружины подбросили меня над уступом, я метнул молот раньше, чем выбрал цель, молот распорол воздух, треск, крики. Я поймал его за рукоять, швырнул снова. Инстинкт велел бросать в оскаленные хари, явно жаждущие моей смерти, но разум холодно направил стальную болванку в каменный гребень. Сухой удар, грохот, крики раненых, тяжелый стук камнепада, что снес этих троих да еще и передавил не один десяток героев, что торопливо карабкаются снизу.

Пользуясь передышкой, я передвинулся пониже. Когда новый отряд поднимался, уверенный, что я чуть ли не на гребне, я поднялся в десяти шагах над ними, молот снес первую группу с той легкостью, как будто это были простые деревянные кегли.

И снова я опустился перебежками еще на сотню метров. Еще немного, и я окажусь на узкой тропке, где помчусь как горный баран вниз, фиг догонишь… Это было ошибкой, ибо они, оказывается, поднимались тремя группами. Две, уцелевшие, зашли со спины. Я успел дважды метнуть молот, потом схватился за меч и рубил, переступал через трепещущие тела, снова рубил, пот уже заливал глаза, однако ноги все еще переступали через трупы, я ухитрялся двигаться и везде оставлял стонущие тела, брызги крови на камнях, отчаянный вой и проклятия умирающих.

Меч, весь красный, как зарево заката, часто вспыхивал дивным огнем и становился чист, но руки уже налились свинцовой тяжестью. Я прокричал:

– И что же, так и будете лезть, мелкие как мыши? Где ваш вожак? Или он трус?

Парировал удар топора, снес голову, парировал удар справа, и тут же меч отрубил руку с топором слева. Впереди стена из щитов, поверх торчат железные шлемы, в квадратных отверстиях блестят испуганные глаза.

Я хрипло расхохотался:

– Подлые вороны!.. Да здравствует рыцарство!..

Стена изломалась перед моим натиском, вмялась, как под ударом кулака размером со скалу. Я двинулся следом, рубил, сшибал с ног, щит постепенно превращался в щепки, а все тело сотрясалось от ударов. Но все равно никто не смел сразиться лицом к лицу, и когда я остановился перевести дух, ведь трупы под ногами со всех сторон, я видел только испуганные лица, в ушах звенело от истошных воплей.

Голову потряс страшный удар. В черепе раздался оглушительный звон. Я начал поворачиваться в ту сторону, успел услышать, как на каменный пол рухнул тяжелый боевой молот, который швырнули мне в голову. Второй удар обрушился между лопаток. Я слышал, как треснули какие-то кости, тут же еще один удар, самый страшный, снова в голову…

Я рухнул в черноту раньше, чем на камни.

Часть III

Глава 25

В черепе стреляло острой болью. Я наконец сообразил, что если не дергаться, вообще не шевелиться, то боль спит. Осторожно приоткрыл глаза. Ага, полулежу в кресле, прикованный за ноги, за руки. Даже мое горло охватывает металлический обруч. Тело саднит, в голове все еще тупой звон. Перед глазами некоторое время двоилось, затем туман рассеялся, глазные яблоки поймали фокус, и я с предельной четкостью увидел, где я и куда попал.

Просторный зал, яркий и хорошей архитектуры. В высоких арках чувствуется вкус, потолки расписаны летающими бабами, сочными и мясистыми, с розовыми задницами и аппетитными грудями. На стенах тоже бабы, но в окружении столов, что ломятся под огромными ломтями жареного мяса, рыбы, вазами, где не помещаются сочные груши и гроздья винограда. Кое-где эти бабы, захмелев от вина, лежат в сладком изнеможении, бесстыдно раздвинув ноги, томные и готовые принять, застонать в истоме…

Из ушей словно выдернули заглушки, я услышал голоса, шум и выкрики за ближайшим окном. Оттуда потянуло свежим ветром, сухим воздухом. Я приподнял задницу, ухитрившись из полулежачего перетечь в сидячее, перед глазами появилась и нижняя половина роскошного зала.

За уставленными едой и питьем столами в самом деле сидят и возлежат красивые мужчины и женщины. Уже в реале. Голоса сливаются в ровный приятный гул. Слышится музыка. Приятная, веселая, игривая, совсем не церковная. Пока я разглядывал все, стараясь понять, куда я попал, сбоку появился человек в длинном халате, на голове – остроконечный колпак. Из широких длинных рукавов выглядывали худые бледные руки, я услышал монотонный голос.

Перед глазами возник и заколыхался полупрозрачный занавес. На той стороне появились эти самые толстые фламандские бабы, только уже совершенно голые, задвигались, незаметно пересекли этот занавес, словно он не из материи, а нечто вроде серых лучей, с широкими улыбками на широких лицах начали медленный танец прямо передо мной.

Я рассматривал этих красоток бараньим взглядом. Да, спелые, сочные. И двигаются грациозно, с той тяжеловесной грацией, как в колхозном клубе доярки, изображающие персидских одалисок. И тоже наверняка знающие только один стиль, именуемый собачьим, и затвердившие одну-единственную фразу: «Мой повелитель, утолите во мне жар, пылающий в ваших чреслах…»