Ричард Длинные Руки – воин Господа

Я не чувствовал удара, лежал, раскинув руки. Коричневая громада коня стояла рядом. Бока ходят ходуном, голова свесилась до земли, и чувствовалось, что конь поднять ее не в состоянии. В ветвях дерева снова зачирикали ожившие птицы.

Я приподнялся на локте, превозмогая боль, оглянулся. Человек все еще стоял спиной ко мне, его руки и голова лежали на седле, а конь недоверчиво обнюхивал плечо хозяина. Из плеча торчала стрела, еще две стрелы смотрели из спины, кольчуга была распорота ударами мечей в трех местах, кровь вытекала узкими струйками.

– Эй, – сказал я, – ты зачем...

Он медленно повернулся, слова застряли у меня в горле. Он попробовал сделать шаг в мою сторону, однако колени подогнулись, упал, ударившись коленными чашечками, не удержался и завалился набок. Из глубокой раны на скуле текла красная струйка.

Лежа на земле, раздвинул синеющие губы в страшной улыбке. Я потянулся к стрелам, он покачал головой, я отдернул руку.

– Не знаю, – ответил он хриплым голосом. – У меня было все: богатый дом, семья, золото... За каждого убитого платят хорошо, но... не знаю. Поют о вас, голодных придурках, что скитаетесь по пыльным дорогам, деретесь не за деньги, а просто по дурости... Спасаете принцесс, а потом отдаете их женихам или отцу без всякого выкупа...

– Но при чем тут я?

– Эх, – прошептал он, – не понимаешь...

– Не понимаю.

– Ты тогда пощадил мою жизнь, что, конечно же, глупо... Я мог бы вернуться... и уже без всяких красивых штучек метнуть в тебя нож из темноты. И ты это знал. Но – отпустил... Дурость? Явная дурость... Но в то же время ты – не дурак. Мне сказали, что не дурак. Ты даже в церковь не ходишь, а значит, точно – не дурак! Значит, ты больше из наших, чем из... тех, бьющих поклоны. Так почему?

Я сказал горько:

– И ты решил проверить, набросившись в одиночку на всю крепость?

Его губы дрогнули в слабой улыбке:

– А что, плохо получилось?.. Удалось...

– Но они все равно скоро будут здесь. Не понимаю, что их задержало.

– В моих мешках... – он закашлялся, выплюнул кровь, закончил, – в моих мешках еще осталось такое... что их задержало... Я знаю много трюков. Эх, раз в жизни попробовал сделать что-то героическое и то мордой в стену...

Я повторил:

– Но... зачем?

– Не знаю... – прошептал он. – Наверное, свихнулся. После того как ты, ублюдок, не стал меня убивать. Нет, это не благодарность, как ты сдуру думаешь. Какая у рыцаря Тьмы благодарность? Разве что ножом в спину... Просто я всю жизнь видел, как вы, бла-а-родные, стоите за честь друг друга. Не из корысти или выгоды, а просто так. Видел, как вы по-детски держите это «слово чести», блюдете дурацкие обеты. Большую глупость придумать трудно!

Я снова осмотрел стрелы, предложил нерешительно:

– Давай, попробую выдрать.

– Дурак... Наконечники с зазубринами... Все кишки мне вырвешь... Не трожь... Ты так и не понял... Да и не поймешь... дурак, потому что я жил в более правильном мире... а на вас смотрел, как на...

Он закашлялся, изо рта хлынула кровь. Я в бессилии ухватил его голову, держал у себя на коленях, чтобы наемник не захлебнулся.

– Ты и сейчас дурак. Любой черный рыцарь на твоем месте удрал бы. Мне уже не помочь, а ты рискуешь. Они обойдут стальные колючки, что я разбросал, у них еще много коней, к заходу солнца будут здесь. А тебе надо замести след...

Я взглянул на солнце, что едва перевалило зенит.

– Я тебя не оставлю, – ответил я твердо. – Ты ж не просто рисковал жизнью... ты... ты...

– Можешь не договаривать, – разрешил он затихающим голосом. – И все равно понять не можешь, верно? Я сам не понимаю. Просто вдруг так захотелось, чтобы все было иначе... Вот тебя пытали, жгли, рвали кожу, а ты, как идиот, твердил свое. У нас, если попадешь в плен, разрешается выдавать всех и рассказывать все тайны. Все равно ведь предадим, так лучше разрешить, ха-ха... А вот ты никого не выдавал, не предавал, даже не пытался прикинуться предающим. Над тобой смеялись, смеялись, смеялись... а потом перестали. Нет, все равно не поймешь.

– Что?

– Что у нас полное превосходство. Не только в войсках, дурак. В уме! Мы умнее. Мы познали природу человека. Мы знаем, насколько он трус и подлец... но вдруг мне до щема захотелось, чтобы у меня были вот такие тупые, но честные друзья... чтоб за меня стояли, и имя за моей спиной защищали, а не так, как у нас принято – в грязь, в дерьмо, да еще и сверху полить тем же...

Я сказал насмешливо:

– Это тебя коснулась благодать Господня!

Насмешка прозвучала коряво, словно я насмехался над самим собой. Он поморщился.

– Я ж говорю, дурак. Да как тебе понять, если я сам не понимаю, а я поумнее тебя, благородного дурня. Какой к дьяволу Бог, я твоего Бога презираю и не принимаю! Это что-то внутри меня... О, каким огнем жжет внутренности! Я думал, что я стойкий, а я сейчас буду визжать от боли, как недорезанная свинья. Убирайся, гад. Бери моего коня, он все еще хорош... если не сгорел, и убирайся.

Я поднялся, взглянул снова на небо, на умирающего.

– Может быть, кому-то передать что-нибудь?

– У меня никого нет... достойного. Да убирайся же, гад! Я не хочу, чтобы ты видел...