Ричард III и его время. Роковой король эпохи Войн Роз

Например, Томас Мор приводит весьма назидательный разговор, состоявшийся утром 13 июня между лордом Гастингсом и его однофамильцем — королевским чиновником Гастингсом. Лорд Гастингс замечает, что «еще никогда в жизни он не был так весел и так далек от беды», и эти наивные слова дают Томасу Мору повод воскликнуть: «О милостивый Боже! Так слепа наша смертная природа… не прошло и двух часов, как он лишился головы». В данном эпизоде настораживает прежде всего путаница с должностями второго Гастингса. В английском варианте «Истории» собеседник злосчастного лорда назван «pursevant» (королевский гонец), а в издании 1565 г. «caduceatur» (королевский герольд). Историки потратили немало усилий, пытаясь отыскать в документах упоминание о загадочном втором Гастингсе, но ни королевского герольда, ни королевского гонца с фамилией Гастингс найти не удалось. По-видимому, и герольд Гастингс, и сам диалог были вымышлены для создания яркого драматического эффекта.

Томас Мор в подробностях пересказывает пророческие сны; воспроизводит реплики, которыми народ встречал то или иное политическое событие; рассказывает, какие доспехи надел Ричард Глостер после Совета 13 июня и почему; на каком бревне отрубили голову лорду Гастингсу и т.д. и т.п. Простая логика не позволяет допустить, что Томас Мор знал все это и в то же время ошибся, называя имя герцога Бэкингема. Думается, что значительная часть деталей, присутствующих на страницах «Истории Ричарда III», является всего лишь плодом фантазии.

Итак, при ближайшем рассмотрении «История Ричарда III» оказывается вовсе не историей, а литературно-философским произведением, построенном на использовании исторического материала. К такому выводу нас приводит прежде всего та свобода, с которой Томас Мор обращается с фактами. Воссоздание событий 1483–1484 гг. для него оказывается не целью, а средством донести до читателей свои политико-философские воззрения. Стремление как можно более рельефно обрисовать образ идеального тирана прослеживается буквально в каждой фразе «Истории Ричарда III». Более того, события «Истории…» настолько безупречно вписаны в авторскую концепцию, что становится невозможным разграничить правду и авторский вымысел, исторические факты и их нравоучительное истолкование. Поскольку в целом ряде случаев Томас Мор очень далеко отклоняется от истины, заслуживающими доверия можно считать только те сведения, которые можно подтвердить данными других источников.

Точно определить жанровую принадлежность «Истории Ричарда III», на наш взгляд, вряд ли возможно. Если бы это произведение писалось в начале XXI в., его определили бы модным словом «междисциплинарное». Наличие блестящих драматических сцен делает его похожим на трагедию, а превосходно выписанный портрет тирана сближает с философскими трактатами. Вероятно, труд Томаса Мора можно условно обозначить как нравоучительную драму.

Влияние «Истории…» на формирование образа Ричарда III трудно переоценить. Значительная часть «находок» Томаса Мора была воспринята историками XVI–XIX вв. Отдельные части «Истории Ричарда III» некритически цитируются до сих пор.

В первую очередь это относится к рассказу о судьбе «принцев в Тауэре». Эта часть «Истории Ричарда III» уже была проанализирована в предыдущей главе. Теперь рассмотрим ее более подробно.

Мы уже отмечали — Томас Мор якобы был знаком с предсмертной исповедью убийц принцев — Джеймса Тирелла и Джона Дайтона. Мор утверждает, что «когда Джемс Тирелл находился в Тауэре по обвинению в измене славнейшему своему государю королю Генриху VII [в 1502 г.], оба — Дайтон и он — были допрошены и признались на исповеди, что совершили убийство».

Правда, откуда тайна исповеди стала известна Томасу Мору, не понятно. В теории этого нельзя исключить. В то же время сложно допустить, что Мор, довольно легкомысленно относившийся к сбору материала для своего произведения, все же заполучил сенсационные, не известные гораздо более обстоятельным историкам данные.

В отношении Тирелла нельзя не отметить три обстоятельства. Во-первых, Тирелла казнили не за убийство принцев, а за поддержку заговора против Генриха VII. Во-вторых, публично Тирелл не исповедался. Это кажется довольно странным, так как в начале XVI в. приговоренные к смерти должны были поведать о своих преступлениях с эшафота, а списки их признаний рассылались по всей Англии. В-третьих, даже после казни Тирелла никакого официального заявления властей о его виновности в иных преступлениях не последовало. Существовали только расплывчатые слухи — Тирелл якобы признался в убийстве, совершенном по приказу Ричарда III. Необходимо подчеркнуть, что никаких деталей эти слухи не содержали, подробности преступления оказались известны только одному человеку — Томасу Мору. Но допустим, что это были истинные подробности.