Ричард Львиное Сердце

— Но если я вернусь в Сен-Поль, я встречусь там с Жилем де Герденом, а он поклялся, что я буду ему принадлежать.

— Ну, так что ж? — отозвался аббат. — Почему бы и нет? Твой брат согласен?

Жанна покачала головой.

— Нет, брат желал, чтоб я принадлежала господину моему, Ричарду. Но Жиль и не нуждается ни в чьем согласии: он может купить меня у короля Франции[28]. Он весьма состоятельный человек.

— Есть у него капитал? Есть земля? Он, значит, дворянин?

— Он имеет рыцарское звание, владеет церковным леном[29]… О, у него всего довольно!..

«Прости меня, Господи, если я прегрешил (пишет тут аббат), но видя, что она так очаровательна, кротка и так горюет, я поцеловал эту прелестную особу. И она вышла из часовни Сен-Реми несколько успокоенная».

Мало того, она в тот же день выехала из Темной Башни вместе с братом своим Евстахием и отправилась по направлению к Жизору и замку Сен-Поль. Что бы она ни делала, всё у неё выходило как-то благородно: она всегда молчала и высоко держала голову. Тем не менее, граф Сен-Поль, сидя грозно, словно разъяренный рыжий бык, засаженный в стойло, всячески старался укорить её в бесстыдстве и тем самым смирить свою горечь. Евстахий, в то время ещё пылкий юноша, спас Жанну от ярости Эда, приняв на себя его гнев. Граф Сен-Поль принес великую клятву.

— Зубами Господа клянусь, Жанна! — заревел он. — Я вижу, в чем дело. Он погубил тебя и теперь отправился в другие места с той же целью.

— Никогда, господин мой, не смейте говорить так о моей сестре и о величайшем рыцаре на свете! — вскричал юноша, страшно вспыхнув.

— Ах ты, молокосос! — завопил граф. — Это тебя не касается. Сперва докажи мне свою правду, а потом и укоряй меня в неправде. Подобает ли, чтоб анжуец тешился моим домом, словно игрушкой? Неужели дозволить этому долговязому детищу чёрта и морских разбойников пакостить наши пастбища, попирать их ногами, чернить всё и ломать, кричать вволю, ломать заборы — и безнаказанно давать тягу?.. Клянусь душой отца, я распоряжусь, чтоб Жанне была оказана справедливость!

Он повернулся к сестре. Та сидела молча.

— Ты говоришь, что сама послала его прочь? Куда же ты его послала? Куда он поехал?

— Он поехал к королю Англии, в Лювье и в лагерь, — ответила Жанна. — Не я его послала: за ним прислал король.

— А кто там ещё, кроме короля?

— Мадам Элоиза французская.

Граф Сен-Поль прищелкнул языком.

— О! — воскликнул он. — Ого! Вот оно как? Так, значит, ей полагается куковать?

Широко рассевшись, он с минуту глубоко задумался, двигая челюстями, как человек, жующий солому, потом хлопнул своей ручищей по коленке и вскочил.

— Не я буду, если не разорю это гнездо пороков! Клянусь душой, это — чистый заговор! О, мерзкий вор!.. Ну, — обернулся граф к брату, — что ж ты теперь скажешь, Евстахий, своему величайшему рыцарю на свете? А что делать с твоей сестрицей? А?.. Ах ты, дурачок! Понимаешь ли, наконец, в чем дело? Два года, два медовых года услаждал он себя с Жанной Сен-Поль, обменивался из уст в уста пустыми клятвами, украдкой ловил её пальчики и целовал, и обнимал… А таинство брака, договоры и выкуп невесты — всё это он приберег для дочери французского короля… Псс! В какое ничтожество её превратили!.. О, небо и земля! Отвечай мне, Евстахий, если можешь!

Все трое волновались, каждый по-своему; граф краснел и моргал; Евстахий краснел и дрожал; Жанна сидела белая, как скатерть, и тоже дрожала, но молча. Слово оставалось за юношей.

— Даю вам слово, я ничего про всё это не знаю, господин мой! — смущенно вымолвил он. — Я люблю графа Ричарда, люблю свою сестру. Может быть, и было что-нибудь такое, за что я осудил бы одного из них, если бы любил только другого. Право, не знаю, но… — Он взглянул на бледное, словно застывшее лицо Жанны и высоко поднял руку. — Клянусь спасением души, я никогда этому не поверю! Любя, они сошлись, господин мой; любя, говорит Жанна, расстались. Я мало слышал о мадам Элоизе, но думается мне, что королям и их наследникам полагается жениться на дочерях королей, даже не по любви.

Граф вскипел:

— Ты дурак, как я вижу, а потому никуда для меня не годишься! Я должен говорить с мужчинами, оставайся здесь, Евстахий, и сторожи сестру, покуда я вернусь. Никого к ней не подпускай: ты за неё отвечаешь головой! Есть тут такие молодцы — подлецы, подлизы, сплетники… Не подпускай их, держи их поодаль, да, поодаль! Что же касается вас, сударыня, — горячо и надменно проговорил он, обращаясь к гордой девушке, — что касается вас, сидите дома. Вы на рынок не годитесь; вы — испорченный товар. Вы отправитесь туда, где вам быть подобает. Я ещё хозяин у себя и неповиновения здесь не допущу! Повторяю: сидите дома! Я вернусь через несколько дней.

Он вышел из комнаты, стуча ножищами. Вслед за тем послышалось, как он распределял сторожей у ворот.