Ричард Львиное Сердце

На такую очевидную и столь резко возвещенную истину тотчас последовал ответ, который хотя и не вполне соответствовал нашим желаниям, но все же (без сомнения) смягчил наши беды. Ветер повернул с севера; и, хотя ничуть не уменьшилась его сила, он все-таки избавил нас от опасности попасть на зубы утесов. Под распущенными парусами, не нуждаясь в веслах, понеслись мы теперь к югу. Еще засветло мы могли различить большой гористый обнаженный берег, выступавший над нагроможденными валами, и поняли, что это — остров Кипр. Наконец, с западной стороны этого мрачного прибрежья, мы бросили якорь в небольшой пристани, и всю ночь нас кидало из стороны в сторону. На следующий день, в лучшую погоду, подняв паруса, мы вошли в удобную бухту, защищенную толстыми стенами, молом и двумя маяками: то был город Лимазоль. На моей галере нашелся человек, затянувший Lauda Sion (Хвала Сиону), — гимн, который прежде пели как Adhoesit pavimento.

Он воспел, как только издали завидели его усталые глаза кучки крыш белого города, дремавшего бездымно на утренней заре".

Надеюсь, что покуда Мило еще не успел утомить читателя. Что же касается моря, вы можете положиться на него, как на человека, действительно испытавшего все ужасы, которые он описывает. Но на Кипре — совсем другое дело. Война увлекает его, вызывает в нем разглагольствования, классические изречения, даже гекзаметры с удивительно вольными размерами. Каждый взмах руки его героя кажется ему важным фактом. Оно, конечно, так, но только не идет к той летописи, где кипрские деяния странствующего короля стушевываются перед его другими прекрасными и скверными подвигами. Позвольте мне на время положить на полку моего Мило и говорить сокращенно.

Итак, скажу я вам, что император Кипра, именем Исаак, был тощий человек с выдающимися скулами. Из греков грек, он придавал мало цены тому, что было у него за глазами, именно потому, что не видел. Когда глашатаи явились в Никозию объявить о прибытии короля Ричарда, Исаак только пожевал губами.

— Брр! — вымолвил он. — Я здесь император. Какое мне дело до ваших королей?

Но Ричард показал ему, что с одним из них, по крайней мере, ему будет много дела: он осадил Лимазоль и загнал полчища грека в равнину близ Никозии.

Воспеть ли мне битву пятидесяти против пяти тысяч? Рассказать ли вам, как король Ричард, именно с полусотней своих рыцарей, гарцевал на солнышке перед неприятелем, веселый, добродушный, словно на охоте? Говорят, он сам вел натиск, разодетый в удивительно красный кафтан из шелковой материи цвета грудки снегиря, затканной его черными и белыми гербами. Говорят, что при виде развевающихся перьев и знамен, при звуке охотничьих рогов, грифоны пустили каждый по стреле, но затем бросили свои луки и разбежались. Однако рыцари забрали их. Исаак был на холме и оттуда наблюдал за битвой.

— Кто такой этот поразительно высокий рыцарь, который словно в волнах плывет меж моих всадников?

— Ваша светлость! Это — Рикардос, король Запада, — был ответ. — Он славится сильным пловцом.

— Он тонет! Тонет! — воскликнул император, когда красные перья затуманились.

— Нет, ваше величество: вернее, он ныряет. Тут император услышал крики умирающих, увидел бледные лица, обращенные к нему. Вдруг вся масса его войска словно расщепилась, рассеялась и пропала, как искры над кузницей. В короткое время свершилось многозначительное событие. После такого дела в солнечное утро киприотам уж не приходилось больше воевать. Никозия пала. Император Исаак, закованный в серебряные цепи, из своей темницы слышал крики толпы, приветствовавшей нового императора — Ричарда.

Все эти дела свершились в первую же неделю мая. И прибыл тогда к королю Гюй де Люзиньян с дурными вестями из Акры и еще худшими о себе самом. Филипп стоял перед Акрой, а с ним и маркиз Монферрат. За Монферрата стояли король французский и эрцгерцог австрийский. С помощью этих молодцов, да с похищенной женой бывшего короля Балдуина в качестве документов, он заявлял свои права на престол иерусалимский. А на короля Гюя Люзиньяна не обращал никакого внимания даже по имени. Гюй сказал, что осада Акры была шутовством. Король Филипп болен или воображает, что болен; Монферрат ведет переговоры с Саладином; французские рыцари открыто посещают сарацинок; герцог Бургундский пьянствует.

— Что ж ему, бедному дуралею, больше делать? — заметил Ричард и прибавил: — Но вот что я могу обещать тебе: никогда не бывать Монферрату королем иерусалимским, пока я жив! И не потому только, что я люблю тебя, а потому, что я люблю закон. Я прибуду в Акру как только покончу с делами, которые мне надо здесь свершить.