Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

Одно известно точно: современный смысл термина не полностью отражает свои различные смысловые оттенки прошлого. Если сегодня о человеке говорят, что он куртуазен (учтив), то это значит, что речь идет о его вежливости, галантности, его обходительности и знаниях правил хорошего тона, его отношении к себе подобным, особенно по отношению к представительницам женского пола. В эпоху Ричарда употребляется слово corteis, чтобы обозначить поведение, достойное похвалы и соответствующее предписаниям двора. Учтивым может быть также назван тот, кто «не соответствует» этой среде, но ведет себя, наоборот, соответственно нравам, царящим в это время. Это первое значение может порой породить весьма странные для нас утверждения: в эпических песнях (а иногда даже в романах) можно обнаружить фразы, квалифицирующие как «куртуазные» действия и жесты, но вовсе не соответствующие современной концепции значения этого слова: например, безжалостное уничтожение врагов, поджог или грабеж их земель, или использование военных хитростей, не совсем «рыцарских» и еще менее куртуазных в современном смысле^2[1003]. Очевидно, здесь идет речь о пережитках прошлого мировоззрения, которые акцентировались на военных доблестях. Как бы то ни было, совершенствование восприимчивости и уже упомянутых нравов под влиянием литературы, отражающей одновременно нравы и стимул их развития, выводит на первый план в этой придворной манере поведения качества не столь грубые. Конечно, как мы видели, храбрость остается в глазах большинства главным достоинством рыцарей, способным вызвать интерес и восхищение принцев, благосклонность, даже любовь женщин. В конце XIII века Жуанвиль пересказывает одну общеизвестную историю: обязанный вместе с графом Суассонским и Пьером де Невилем сторожить весь день маленький мост через реку Нил, Жуанвиль и еще несколько солдат, которые тоже охраняли этот мост, подверглись обстрелу со стороны сарацинских лучников и атаке их пехотинцев. В Жуанвиля попало пять стрел, в его лошадь — пятнадцать. Но между двумя сражениями, которые должны были освободить сержантов и обратить в бегство сарацинов, три рыцаря нашли способ пошутить и припомнить момент, который они смогут вместе рассказать в дамской комнате:

«Славный граф Суассонский, на том месте, где мы были, смеялся и говорил мне: „Сенешаль, пускай этот сброд покричит, нам будет что рассказать дамам об этом дне”»^3[1004].

Воинские подвиги, как мы видели, остаются идеальным способом доказать даме свою любовь. Об этом свидетельствует диалог, который в романе «Ланселот Озерный» предшествует моменту, когда королева Гвиневра слышит из уст Ланселота доказательство его любви и готовится ответить на нее, отдавшись ему:

«— Расскажите мне обо всех своих подвигах, которые вы совершили и для кого вы их совершили?

— Для вас, Госпожа.

— Как? Вы меня так сильно любите?

— Госпожа, я не люблю никого сильнее, чем вас» ^4[1005].

Военная храбрость сохраняет все еще весь свой престиж. Но во второй половине XII века ее недостаточно. Чтобы быть названным «куртуазным», рыцарь должен быть не только храбрым воином, способным на красивые удары мечом. Он должен уметь вести себя на придворных собраниях, где присутствуют мужчины и женщины, зимой во дворце, летом на природе, там, где правит любовь, в этих «приятных местах», где литература плетет свои интриги в романах. Он должен блистать или, по крайней мере, участвовать в разговорах, танцах и играх, уметь сказать комплимент, петь, даже сочинить поэму. Слово «куртуазный» все больше и больше наполняется качествами, необходимыми для покорения женского сердца.

Иногда утверждалось, что XII век был веком прославления женщины. Жорж Дюби энергично, может даже слишком, восстал, против этой идеи, считая, что здесь речь идет об обмане^5[1006]. Он, безусловно, прав, если понимать под прославлением женщины глубокий переворот в обществе, которое поместило женщину на равный уровень с мужем — мужем, которого до сих пор называли довольно характерными словами: сир, сеньор, барон. «Любовное рабство», часто выставляемое на первый план, было, вероятно, игровым отношением, совсем как куртуазная любовь, какой мы ее представляли еще недавно, с ее судами любви^6[1007]. Однако XII век был ознаменован появлением заметных женских фигур. Правда, они были и раньше, но не такой величины. Алиенора Аквитанская — одна из них, и о влиянии этой исключительной женщины на нравы и мышление того времени было уже достаточно сказано. Она не единственная, и Жорж Дюби сам это признает: роль женщин в оживлении куртуазной жизни, очаге новых мыслей, была преобладающей, превышающей, без сомнений, роль «молодых», которых он больше чем кто-либо выводил в свет^7[1008]. Именно под влиянием женщин рыцарское мировоззрение изменило свое направление и приобщилось к культуре, и именно это нас здесь интересует.