Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

На этот раз разговор идет о любви, но в каком смысле? Были ли два принца любовниками в 1187 году, что тогда объяснило бы эмоции при встрече в Мессине и вышеупомянутую цитату? Вот еще один пример поспешных выводов, основывающихся на гораздо более «современной» интерпретации изложенных фактов. Намерение хрониста не заключается в том, чтобы подчеркнуть моральное или сентиментальное значение демонстрации привязанности двух принцев, а скорее их политический смысл. Генрих II обеспокоен стратегическим союзом его сына с его врагом, а не сентиментальным гомосексуальным приключением, конечно возможным, но недоказуемым. Разделять стол, даже ложе, не имело под собой сентиментального значения, которое можно обнаружить здесь сегодня^40[1041]. Нужно ли, например, обвинять Генриха II и Генриха Молодого в кровосмесительных отношениях только из-за пересказанного хронистами факта, что отец и сын, помирившись после одной из многочисленных ссор, разделяли ту же чувственность, что и Ричард с Филиппом Августом?

«Год 1176, два короля Англии, отец и сын, прибыли в Англию; каждый день они ели за одним столом и наслаждались на одном ложе ночным покоем»^41[1042].

Стоит ли еще делать выводы об однополой любви Филиппа Августа и Жоффруа, брата Ричарда, только потому, что из-за смерти молодого человека король Франции был настолько поражен горем, что в наших глазах выражение его чувств выглядит чрезмерным?

«Король Филипп был так поражен этой смертью, что приказал, в доказательство своей любви и чести, чтобы его похоронили под главным алтарем в кафедральном соборе Парижской Божьей матери; а в конце погребения, когда тело опускали в могилу, он хотел броситься за ним в зияющую дыру, и сделал бы это, если бы его близкие не оттащили бы его силой»^42[1043].

Стоит оставить место в этих описаниях литературной напыщенности, но также, и особенно, этому менталитету, забытому сегодня на Западе, который состоит в том, чтобы открыто проявлять жестами, криками, плачем или физическим контактом испытываемые чувства. Такое поведение было бы наверно воспринято неоднозначно в нашем западном обществе конца XX века; оно не было таковым в XII веке и не является таким в некоторых современных обществах.

Четвертый элемент этого досье: обвинения Ричарда в аморальности и рассказы о его покаянии и раскаянии. Обвинение в аморальности тяготило над Ричардом еще больше, чем над его отцом, в наших глазах более виноватым. Многие хронисты, как мы видели, намекают на его беспутную жизнь, на его ужасные привычки и на «распутные нравы, которые он перенял во время своей бурной молодости»^43[1044]. После его смерти вспомнятся его ошибки, и современники придут к общему мнению, что ему следовало бы, по меньшей мере, провести много лет в чистилище (недавно придуманное понятие) из-за его многочисленных грехов^44[1045]. Сам король признавал свою виновность, иногда принародно, и эта исповедь способствовала покаянию и раскаянию, по меньшей мере, дважды. Обе исповеди касались его сексуального поведения.