Ричард Львиное Сердце: Поющий король

— Так ведь еще на корабле мазались, — забормотал слуга извиняющимся голосом, — и тут, в Мессине, мы уже две недели торчим.

— Сегодня наше мессинское торчание окончится, обещаю тебе, — улыбнулся, стараясь приободриться, Ричард. — Сегодня заберем наше наследство и уплывем отсюда к чертовой матери.

Он тотчас прикусил губу, спохватившись, что произнес кощунственные слова, ибо из Мессины он ведь собирался плыть в Святую Землю, то есть никак не к чертовой матери, а как раз туда, где жила и похоронена Божья Матерь.

— Прости, Господи! — прошептал он и трижды осенил себя крестным знамением. Лицо его залилось краской стыда, когда он который уж раз в своей жизни подумал о том, что вспоминает Бога лишь при очередном наступлении прыщей.

— Все-таки не ахти как помогла нам эта сажа, — вздохнул Мишель. — Сдается мне, сок иерусалимской калины исцелит вас, как предсказал тот монах Джордано в обители… как его?..

— Святого Януария, — прокряхтел король, надевая свежую белоснежную сорочку поверх намазанного черной сажей тела. Затем он облачился в узкие брэ желтого цвета, обмотав ноги чулками, натянул рыжие сапоги из оленьей замши, поверх сорочки надел короткую черную тунику и кольчугу с короткими рукавами, на руки — вишневые перчатки, на плечи — такого же цвета плащ с черным подбоем, застегнутый справа золотой фибулой, изображающей цветущий дрок. Препоясался он широким ремнем, на котором было вышито изречение «Не нам, не нам, но имени Твоему!» и висели ножны, содержащие в себе меч по имени «Шарлемань»[40]. Ричарда вдохновляла легенда о том, что первым, кто собирался идти в крестовый поход в Святую Землю, был Карл Великий, вот почему он повелел выковать себе наилучший меч и назвать его именем Карла. Он верил, что Карл в обличии меча будет стремиться попасть в Иерусалим и его стремление станет залогом грядущего освобождения Гроба Господня от сарацин.

Тщательно расчесав свои жесткие рыжие волосы, усы и короткую бородку, Ричард надел на голову бархатную темно-красную шапку, поверх которой удобно было бы в случае чего надеть боевой шлем. Облаченный и бодрый, он вышел из комнаты, стараясь больше не думать о своей болезни. Приближенные уже ждали его во дворе монастыря, одетые строго и явно готовые скорее к битве, нежели к мирным переговорам, принятию уступок и благообразному пиршеству. Увидев, как король вспрыгнул в седло своего гнедо-чубарого скакуна, все последовали его примеру и отправились за своим повелителем в Мессину на встречу с городскими нотаблями.

В дороге Ричард спросил тамплиера де Шомона, вспомнив его вчерашний рассказ про неудавшееся покорение Мекки:

— Если я не ошибаюсь, Саладин потом лично отсек голову Рене де Шатильону?

— Да, это всем известно, — ответил Робер.

— Кажется, после битвы при Хиттине?

— Да. Рене попал тогда в плен. Тогда кто только не попал в плен сарацинам.

— Да, я знаю. Даже король Гюи и великий магистр ордена тамплиеров… Кто тогда был у вас великим магистром?

— Жерар де Ридфор. Их всех подвели к Саладину, и султан стал поить их особой водой. Сказывают, что, когда он шел на Хиттинский холм через вади Эль-Аджам, там ему повстречался знаменитый дервиш Касим Ассагаб, который сказал ему: «Саладин, когда ты будешь проходить через горы Эш-Шех, набери снега с одной из вершин. Снег растает, превратится в воду, и этой водой ты напоишь всех своих врагов, взятых тобою в плен». И Саладин много набрал того снега. Он растаял, превратился в воду, и этой водой Саладин стал поить своих пленников, умиравших от жажды, потому что стояла невыносимая жара, а запасов воды у крестоносцев под Хиттином оказалось малым-мало. Первым к Саладину подвели пленного Гюи де Лузиньяна, короля Иерусалимского, и, когда султан спросил: «Что я могу для вас сделать?», Гюи коротко отвечал: «Пить!» Ему подали огромную чашу с водой из снега с горы Эш-Шех. Когда он выпил половину чаши, Рене попросил короля дать и ему утолить жажду. Тот дал. Рене стал пить. Тут Саладин выхватил саблю и отсек разбойнику голову. А потом сказал: «По нашему курдскому обычаю нельзя убить человека после того, как ты дал ему напиться воды. Но негодяю Рене воду дал король Гюи, а не я, поэтому я свободен от обязательств моих обычаев».

— Да, теперь я вспоминаю, что уже слышал этот рассказ, — сказал Ричард. — Потом еще все завидовали Рене де Шатильону, что он счастливо расстался с жизнью — в миг наслаждения, утоляя жажду. Пил много — вжик! — и увидел Бога.

— Уж Рене-то вряд ли увидел Бога, — покачал головой Робер. — Ему, поди, и рай не стали показывать — сразу в пекло.

За разговором они въехали в ворота Мессины. Толпы горожан выстроились вдоль улиц. Никто не кричал в восторге, как в первый день, когда Ричард сошел на пристань. Передние ряды в угрюмом молчании взирали на крестоносцев, в задних слышался ропот, а то и можно было углядеть неприличные жесты.