— И все-таки для пользы дела следовало бы завести с ним хотя бы подобие дружбы, — сказала Элеонора. — От этого мрачного человека многое зависит в судьбах мира сего.
— Вот именно, — хмыкнул Ричард, — он, я в этом не сомневаюсь, якшается с князем мира сего.
— Кстати, я видела его здесь, в Мессине, — сказала Элеонора.
— Князя мира сего? — спросил Ричард.
— Да нет же! Жана де Жизора. Он прогуливался с королем Франции. Плохо, что он подружился с Филу, а не с тобой, рыжик.
— Плохо, что подружился с Филу, но хорошо, что не со мной, — возразил матери король Англии.
Глава одиннадцатая
ИФИГЕНИЯ В МЕССИНЕ
С наступлением Рождественского поста жизнь в греческом монастыре наступила строгая. «Но это и хорошо!» — сказал сам себе Ричард. Он твердо решил говеть вместе с монахами в том же смирении, которое проявляли они, хотя епископ Бове все больше выражал неудовольствия по поводу дружбы короля Англии со схизматиками[47]
. Прошла неделя, другая, Ричарду понравилось довольствоваться лишь малосольной рыбой и легким пивом, которое дозволялось греками по воскресеньям. Он помногу молился и даже работал вместе с монахами, помогая им таскать строительные камни. К празднику Николая Мирликийского на Сицилии выпал снег, а в монастыре закончилось строительство гостиного дома, в коем Ричард намеревался прожить до весны. Каждое утро его львиное сердце наполнялось радостью от того, что сыпь на теле все больше и больше отступает прочь, что близятся радостные дни — скоро придет ответ от короля Санчо, можно будет сыграть свадьбу, а затем отправиться в Святую Землю.Накануне Рождества в Мессину возвратился Гуго де Фонтеней. Его сопровождали трое наваррских рыцарей с небольшим отрядом лучников и пращников в тридцать человек. Кабальеро дон Антонио Никомедес д’Эстелья, сорокалетний исполин, возглавляющий это наваррское войско, торжественно вручил Ричарду письменное послание от короля Санчо. Сорвав печать с изображением восьмиконечной звезды, король Англии в великом волнении развернул свернутый в трубу пергамент и первым делом выхватил из всего написанного слова «великая честь» и «согласие», потом только прочел все с начала до конца, уже более спокойно. Конечно, другого ответа и не ожидалось, но неизвестно, каких чудовищных сплетен мог наслушаться о Ричарде король Санчо за последнее время!
— Что, эн Ришар? — спросила подошедшая Беренгария.
— Он благословляет наш брак! — воскликнул Ричард, целуя сначала пергамент, потом невесту. — Он называет меня великим государем, с коим породниться — великая честь. Вы слышите? Вы, все!
Ближайшие соратники Ричарда стали подходить к жениху и невесте с поздравлениями. Осмелился подойти и Гуго де Фонтеней:
— Ваше величество, позвольте доложить вам, что с нами вместе прибыло трое знаменитых жонглеров — Пумпидон, Аек и Жантиль. Они умирали от тоски и голода в Неаполе. Представления ввиду поста воспрещены, а деньжонки у них растаяли. У Пумпидона есть весьма любопытное предложение для вашего величества, ради которого мы, собственно, и прихватили троих лицедеев сюда. Позвольте актеру высказаться.
— Я готов его выслушать.
Перед Ричардом вырос высокий тощий бородач, низко поклонился, поцеловал королю руку.
— Как бишь тебя? Пумпидон? Что за странное имя?
— О нет, мой государь, не Пумпидон, — заговорил жонглер возвышенным тоном. — Как мог бы я носить такое имя и с ним предстать пред вашими очами? Признаюсь вам — меня зовут Калхант[48]
.— Калхант? Ну что ж, пусть будет так, — усмехнулся Ричард, предвкушая какую-то забавную игру. — Зачем же ты предстал пред нашим светлым взором, внук Аполлона, строгий жрец Микен? Ну, не томи — что будешь прорицать?
Жонглер выпрямился во весь рост, выставил вперед ногу и заговорил:
— Явился я к тебе, о Агамемнон, чтобы сказать: несчастье, грозный царь! Молись хоть сто ночей, не засыпая. Натрись везувиевой сажей, голодай. И вместо пива снегом утоляйся. Ничто не сдвинет корабли ахейцев с авлидских, ставших цепкими, причалов, покуда ты, о доблестный и смелый…
— Понятно, понятно! — замахал рукой Ричард, — Здорово придумано! Ты поняла, милая Беранжера? Они хотят разыграть здесь авлидскую трагедию, дабы задобрить морских богов и усмирить море, чтобы мы могли двигаться дальше к Святой Земле.
— Да, я тоже поняла это, — кивнула Беренгария, — Почти сразу, как только Пумпидон назвался Калхантом. Но только как же вы, любезный Калхант, намерены разыгрывать свое лицедейство, ведь вас только трое? Где вы возьмете других актеров? Кто будет играть Клитемнестру, Ифигению? Да и мужских лиц должно быть больше. Допустим, вы сыграете Калханта. Двое других ваших спутников — Ахилла и Агамемнона. Но ведь там еще есть Менелай… Еще кто-то, если я не ошибаюсь…
— Клитемнестру может сыграть моя матушка, — возразил Ричард, — Ифигению — ты, Беранжера. А я, будучи твоим женихом, — жениха Ифигении, Ахилла. А кроме Менелая и Одиссея, там и не нужно иных лиц.