Риф

Зашла в комнату, залезла под одеяло. Долго смотрела в потолок, разглядывала трещины, в которых ей сначала мерещились рога, а потом что-то вроде географической карты речной дельты. Кира впервые за долгое время – возможно, впервые в жизни- задумалась о том, что панты – это не просто костяной нарост на голове, это полноценная часть тела оленя, со своим кровотоком и нервной системой. Оказывается, так тоже бывает: ты можешь знать о чем-то, но никогда всерьез об этом не задумываться. В школе ей говорили, что вытяжку из пантов используют в медицине и что фармакологические компании производят из вытяжки лекарства, которые спасают жизни сотням и тысячам людей. И Кира верила, ей казалось, что сотни и тысячи спасенных жизней полностью оправдывают промысел; «это выгодно всем» – так ей говорили. Но той ночью, разглядывая трещины на потолке, она вдруг вспомнила как в детстве вместе с пацанами-одноклассниками ходила на реку Мяндаш. Все знали, что весной олени мигрируют на запад и переходят реку вброд. Таких «переходных мест» было немного – всего два или три, поэтому именно там животных обычно ждали охотники. Кира вспомнила тот день: огромное стадо, тысяча голов, не меньше, переходит реку. Шагают в воде медленно, плотно, и выглядят как единый организм, огромный, живой, подвижный. Затем – треск – и олени падают замертво, по пять-шесть особей зараз – выстрелы дроби выкашивают их, животные стонут, кричат, но не могут ускориться, слишком сложно бежать в воде. Треск ружей продолжается, и Кира из кустов видит лодку вверх по течению; в лодке три человека стреляют, словно бы и не целясь; целиться и не нужно, олени как на ладони, не могут ни убежать ни спрятаться – только те, кто уже перешел на дальний берег, бегут врассыпную, остальное огромное, беззащитное, напуганное, рогатое тело покорно терпит, туши падают в воду, пропадают под ней, только рога видны над поверхностью.

Стрельба продолжается, воздух наполнен запахом жженого пороха и паленой шерсти. И вот искалеченное дробью стадо уже почти целиком лежит в воде, тысяча тел, живые еще олени продолжают протяжно выть, потому что не могут выбраться, они завалены трупами сородичей, и вся река вниз по течению стала коричневой, грязной.

Треск ружей затихает, и к горе мертвых мокрых тел причаливают еще три лодки – в одной из них Орех Иванович, – теперь Кира отчетливо помнит, что видела его там; уже тогда он был лыс и выделялся среди других охотников. Выступающая из воды гора тел похожа на остров, лодки пристают к ней, швартуются, охотники шагают по спинам и головам плотно лежащих животных и первым делом подходят к еще живым особям. Подходят по двое, один держит рога, второй пилит – и на какое-то время к шуму реки и вою раненых добавляется еще один – скрежет пилы, которой отпиливают панты, – сначала у живых оленей, потом у мертвых.

Кира совершенно забыла тот день, и теперь он выплыл из глубины памяти и комом застрял в горле, она помнила каждую деталь, отчетливо – цвета, звуки, запахи. И помнила, как ее вырвало, когда она увидела, как охотники перепиливают рога и отламывают их как ветки, и из места спила на голову еще живому оленю капает кровь.

Кира всю ночь маялась и не могла уснуть, зажимала уши, но все равно слышала треск ружей и скрежет пилы. Утром встала пораньше и поехала в библиотеку. Сломала вчерашнюю сургучовую печать на входе в архив, сгрузила на тележку все папки за 62-й год и целый день перебирала их, сидя в углу, за старой партой – искала все упоминания фамилии «Китце». Титов был прав – многих страниц просто не было. Причем никто даже не пытался скрыть тот факт, что их извлекли – страницы шли не по порядку: 1,2,4,5,6,8,9,10,12 и так далее. Закончив с папками, Кира взяла переписной журнал и стала просматривать список людей, которые работали с документами в 62-м году. Увидела две подписи – в июле и сентябре и сразу узнала почерк матери – размашистая «Щ» в начале и стилизованная под звезду «А» в конце.

* * *

– Ну чего там у тебя? – спросил Орех Иванович. В этот раз на нем была шапка, и Кира вспомнила старую присказку. Шапки в Сулиме люди носили не только в мороз, но и весной, на самом исходе весны, когда небо чистое и солнце пусть и не греет, но светит так, что можно обгореть, особенно если ты лыс. Местный фольклор гласил, что если в последних числах мая взрослый выйдет на улицу без шапки, то по его тени можно будет определить, к какому миру он принадлежит – живых или посмертных. Посмертные отличаются тем, что отбрасывают особенную, рогатую тень, но шапка помогает им спрятать ее, обмануть свет – под шапку они подкладывают портреты или фотографии умерших близких.