Риф Скорпион

Фрекен Энген явилась как-то после работы с фотографией Холмгрена. Попросила сделать увеличение. Ник Дал как следует постарался, отпечатал копию и для себя. Фотография была снята в Париже. Порядка ради Ник Дал записал имя и адрес фотографа. Анри Дюбуа, Рю… На обороте еще и надпись: «Катрине от Эрика, 16 мая 19…» Снимок был сделан всего за несколько месяцев до кончины Холмгрена.

Сыщик Ник Дал не мог оставаться без дела и не мог отказать себе в удовольствии порыться в чужих тайнах.

— Что ж, запишем и это. Хотя тут вряд ли что-нибудь кроется. Жаль, что ей не довелось вместе с ним съездить в Париж. Весна там чудесная. Я провел там однажды восемь дней, много лет назад, было у нас одно мероприятие по обмену опытом — Берлин, Париж, Лондон. Ты беседовал с ней?

Беседовал, и не раз. Фрекен Энген была в восторге от увеличения, они с Ником Далом поговорили о том о сем. Кончилось приглашением к ней домой на кофе с печеньем. Все-таки приятно, когда есть куда зайти одинокому человеку.

— Право, не знаю, — сказал Ник Дал. — Будь я лет на десять — пятнадцать старше… А так-то она обращается со мной по-матерински. Или как добрая тетушка, если хочешь. И вообще, известно ведь, что разница в возрасте не играет большой роли первые медовые годы. А какое печенье она печет! Знаешь, кто ее научил?

— Холмгрен, — сухо ответил Вебстер. — И кажется мне, что очень далекими окольными путями пытаемся мы подобраться к тем тремстам тысячам.

Молодая шевелюра Ника Дала могла служить рекламой для средства для ращения волос, и Вебстер ощутил легкую досаду. Он смотрел на волосы Ника и думал о пропавших деньгах. Сумму вознаграждения уже повысили до пяти процентов. Обычно затяжка следствия не раздражала Вебстера.

— И о чем же ты разговариваешь с этой дамой? Сидишь и держишь ее за руку?

Ник Дал поднял рюмку и задумчиво посмотрел на свет сквозь её золотистое содержимое.

— Ну да, — сказал он. — Иногда беру ее за руку, чтобы утешить фрекен Энген, когда она рассказывает. Говорит-то все больше она. Угадай — о ком говорит?

— О Холмгрене, о ком же еще.

Ник Дал с отсутствующим видом подлил ликера в рюмки и с таким же отсутствующим видом произнес:

— Весной мне исполняется двадцать пять, я прилично зарабатываю, она зарабатывает триста в месяц, есть сбережения на книжке, есть очень милый дом. Вообще-то в моем возрасте пора жениться. Конечно, придется каждый день выслушивать, какой Холмгрен был замечательный человек, но… Ну, и еще моя Этта там, в Осло, она мне все волосы выдерет.

— И что же, у фрекен Энген на книжке приличная сумма?

— Тысяч двадцать с хвостиком.

— Недурно. Откуда тебе известно?

— Как всякие порядочные дамы, она держит сберкнижку и письма под бельем в нижнем ящике комода. Иногда выходит на кухню за новой порцией кофе и печенья… Сберегательный банк Фредрикстада. Она ничего не снимает с книжки, только вкладывает. В последний раз, год назад, сразу после Нового года, положила пять тысяч. И в такие же сроки клала по пять тысяч до того.

— Рождественские подарки от Холмгрена?

— Вероятно, я пока еще не выяснил. Понимаешь, Вебстер… Нет между нами такой откровенности. Должно быть, я слишком молод. Она гладит меня по голове, словно добрая тетушка. Говорит о Холмгрене, дескать, как жаль, как он всем помогал здесь, и все такое. Какой он был любезный, как замечательно вел дела. Тут она принимается вздыхать, и без слез не обходится. Она не может не говорить о нем, но и лишнего не скажет. Я не уверен, что она была его любовницей. Может быть, как ты говоришь, влюбленность секретарши в шефа.

— Главное, известно ли ей что-нибудь о пропавших деньгах, да только вряд ли, — заметил Вебстер. — Придется и мне скоро побеседовать с ней. А что письма?

— Ничего. Холмгрен был осторожен, только открытки из Парижа с добрыми пожеланиями. В остальном — письма от родных и подруг.

Вебстер остановился на ночь в доме фру Эриксен. Ник Дал, как обычно, вышел прогуляться по морозцу в темноте, с девяти до двенадцати ночи. Надвинув на уши меховую шапку и засунув руки в карманы, побрел мимо территории завода и квартала жилых домов, затем — налево, мимо старого дома Холмгрена, и дальше, к модерновому коттеджу Стефансена. Фру Эриксен давно уже крепко спала, когда он среди ночи тихо входил на веранду в торце дома. Ник Дал и днем прогуливался по этому маршруту. Никто не обращал особого внимания на прогулки фотографа. Надо же было ему поразмяться. По воскресеньям он становился на лыжи и отмерял не один километр.

Итак, в девять часов он пожелал Вебстеру доброй ночи и пошел подышать свежим воздухом.

— Счастливо, — сказал Вебстер. — Хорошей прогулки тебе. А я пойду лягу.

Он закурил трубку, взял книжку и лег в постель. Погода резко изменилась, как это бывает в феврале. Южный ветер принес дождь, который хлестал по окну, и Вебстеру было очень уютно в тепле.