Рифейские горы

Мгновенно разъярившийся дружинник носком сапога несколько раз наподдал под рёбра. Сквозь затхлую пелену тошнотной мути Кэйдар расслышал голос царя:

— Хватит, Сактавий! Мы ещё не договорили… Помоги ему!

Кэйдар позволил себя поднять, стоя на коленях, с хрипом дышал, втягивая воздух через разжатые зубы. Рёбра болели при каждом вдохе. Паршиво! Наверняка, есть переломы или трещины. Как это больно всё. И ещё это унижение. Чего он хочет, аран этот проклятый? Публичного извинения? Что я буду извиняться и раскаиваться? Не дождёшься!

Но как больно всё-таки. Разве кто-то когда-то смел поднимать на тебя руку? Да никогда! Может, только от Отца схлопатывал пощёчину, от Велианаса подзатыльник, когда вредничал, но это не в счёт, это ещё в детстве. Ты уже и забыл, каково это, когда больно. И ещё от мокрой одежды заледенело всё тело. Зуб на зуб не попадал. Знобко передёрнув плечами, Кэйдар вспомнил вдруг марага. Давно, вечность назад, тот разговор на корабле, его, продрогшего, лязгающего зубами.

Ты был тогда господином, вершителем чужих судеб, кто ты сейчас? Жалкое ничтожество — вот ты кто! Как и тот мараг, в твоих руках. Что захотят, то и сделают.

Но я не собираюсь терпеть и унижаться! Я не мараг! Уж пусть лучше сразу убьют, чем терпеть такое.

— Я хочу, чтоб ты, царевич ми-аранов, знал: отсюда невозможно сбежать! — сказал Даймар, и Кэйдар медленно перевёл на него глаза. — Ты никогда не найдёшь дорогу назад. И пробовать не стоит. А будешь пробовать — будешь наказан. Упрямый раб становится послушным под хлыстом…

— Лучше убей! — перебил арана Кэйдар. — Потому что я тоже тебе скажу: я не перестану пробовать, царь. Не перестану! Я вернусь или умру! Если хочешь остановить — убей прямо сейчас! Потому что я…

Кулак дружинника с глухим стуком грохнул по спине как раз между лопаток, и Кэйдар не договорил, скривился от боли. А царь Даймар рассмеялся.

— Зачем я тебе? — хриплым голосом крикнул Кэйдар и снова попытался подняться. — За меня могли бы заплатить золотом… Много! Сколько скажешь…

Даймар снова рассмеялся, качнулся с пяток на носки, поскрипывая кожей сапог. Другие воины из дружины, те, кто стоял вокруг, поддержали его смех. Лишь на лице младшего из царевичей, Дайрила, сохранялось выражение угрюмого внимания.

— Сын царя — мой раб! Это выглядит забавно! У меня никогда не было среди рабов царевича. Такого удовольствия ни за какие деньги не купить. А ещё ты дерзок и нагл… Я хочу сделать из тебя отличного работника! Послушного, толкового…

Кэйдар не мог спокойно вынести такое, — презрение в глазах царя и смех окружающих — молча, без угроз и предупреждения, бросился на Даймара. Об одном только Создателя просил в эту минуту: «Пусть убьют! Пусть просто убьют — и всё!»

Царь Даймар, казалось, совсем не ожидал этого броска, но так только казалось. Пальцы, мгновенно стиснувшиеся в кулак, поймали Кэйдара ещё в воздухе. Удар пришёлся прямо в лицо, и тот рухнул тут же, у ног своего господина. Ещё пытался подняться, когда Даймар отдал приказ:

— На конюшню — и выпороть хорошенько! Чтоб желание бегать сразу пропало.

Часть 44

К старику Айгамату редко когда приходили люди из посёлка. Немногие обращались к нему как к лекарю, и Айвар не знал, почему, ведь лечил-то тот действительно неплохо, был аккуратен и заботлив.

Со своего места Айвар мог видеть, как аран осматривает очередного болящего. Молодой воин, он показался неожиданно знакомым. Может быть, потому, что раза два до этого он появлялся уже в пещере старика. Наблюдая за ними обоими, Айвар неожиданно вспомнил, где видел молодого арана. Это же тот воин, из раненых. Колотая рана острием копья в правую сторону груди. Ты тогда ещё сомневался, думал, что не успеют спасти. Спасли. Айгамат вы́ходил.

Вон, и шрам свежий совсем, старик прощупывал его осторожно кончиками пальцев, проверял, как срослись рёбра, чуть надавливая на кости, спросил:

— Купаешься сколько раз в день?

— Трижды, как вы и велели, — ответил молодой аран, чуть улыбаясь: прикосновения лекаря вызывали щекотку, а от неё, несмотря на близость очага, по спине, по рукам пробегали мурашки.

— Хорошо, молодец. — Айгамат покивал довольно. — Лёгкие у тебя уже хорошо поджили, чувствую, что почти здоровы, а вот рёбрышко нижнее, в нём шершавость улавливается… Когда двигаешься, больно?

— Дрова колол этой рукой вчера, болело малость. — Улыбчивое лицо арана, молодое безбородое лицо, очень слабо напоминало ту сведённую судорогой боли маску. Удивительно ещё, как Айвар узнал его, вспомнил.

— Матери скажи, чтоб приготовила тебе холодец из куриных или бараньих костей. Так, чтоб несколько дней покормить… — Айгамат протёр сам шрам и кожу вокруг смоченной в ведёрке тряпочкой, особым закрепляющим знаком перечеркнул место недавней страшной раны, разрешил одеваться, а сам отвернулся к очагу, отжал из тряпки воду прямо в огонь.

Аран-посетитель быстро натянул через голову рубаху, затянулся широким с золотыми бляшками поясом, надел куртку и плащ.

— Купаться можно уже раз в день, — сказал Айгамат на прощанье, — лучше всего, перед сном. К новой луне ещё раз приходи.