Рифмуется с радостью

Нина О. в советское еще время несколько лет навещала подругу покойной матери в привилегированном каком-то Доме, где жили заслуженные чиновники, герои соцтруда, старые большевики; подруга матери тоже была когда-то кем-то выдающимся. Однажды Нина стала свидетельницей чудовищной, по ее словам, сцены: упитанная средних лет нянечка выкатила из комнаты коляску и вдруг с криком «Петька, гад, опять обосс…ся!» с силой толкнула кресло – и оно быстро понеслось вдоль длинного коридора. «Я в ужасе закрыла глаза – вспоминала Нина – Никогда не забуду желтый сморщенный остаток человека и две скрюченные лапки, вцепившиеся в ручки коляски…а фурия повернулась к посетителям и с веселым злорадством сообщила: «управляющий Госбанка был!». Siс transit…

В сущности, стиль отношения к социальным иждивенцам задает государство, мизерными пенсиями, также и печать, отражающая общественное мнение, согласно которому чем скорее косные, замшелые, отравленные коммунистическими идеями старики вымрут, тем лучше для развития рыночной экономики. А «отработанный ресурс» по укоренившейся привычке апеллирует к обществу, коллективу, социальной справедливости, ругает плоды «перестройки», вздыхает по утраченному советскому раю и голосует за КПРФ.

Здоровые старики еще как-то могут постоять за себя, но больных наше здравоохранение стремится вовсе игнорировать. Профессора 80 лет, доктора биологических наук, страдающего воспалением лимфатических желез, по настоянию сына кладут в больницу, но на четвертый день выписывают: мест нет, где уж держать неизлечимых. «Ну что вы хотите, возраст!» – разводит ухоженными руками докторша, сама далеко не первой молодости, и торопится пригласить следующего.

А если кто без родственников… говорят, был случай, показывали по TV: хронически больного старика отвезли по месту прописки, а поскольку квартиру уже давно занимали чужие, санитары положили пациента на травку возле подъезда. Горько, но приходится признать: в обществе, отлучившем себя от Бога, этические принципы не являются обязательным правилом для всех; представления о добре и зле в свете плюрализма рассматриваются всего лишь как равноценные мнения.

Довелось нам при начале монастыря знать удивительного человека, Николая А., он возил игумению на своем допотопном москвиче; человек яркий, незаурядный, мыслящий, бывший фронтовик, разведчик; тогда на передовой вступил в партию, а в 50-е годы не побоялся из нее выйти, правда, говорил, терять простому шоферюге было нечего. В 90-е годы Николай А. вдруг, как инвалид войны, стал получать сумасшедшие деньги, каких сроду не видал. И началось: вздумал подозревать в посягательстве на его капиталы жену и взрослых детей, возмущался их расточительством, отказал любимой глухонемой внучке в средствах на свадьбу и квартирный взнос. Кончилось разрывом: прекратили общение дети, жена терпела-терпела, да и уехала в другой город к замужней дочери, Николай А. остался один, продолжал копить проклятые деньги и пуще прежнего бранить, обвинять и проклинать близких.

Вообще-то мужчинам редко грозит гибель от одиночества и голода, во всяком случае в России, где женщины особенно отзывчивы и сострадательны; вполне реалистичен сюжет повести Б. Васильева «Вы чьё, старичьё?», где еще молодая Валентина, пожертвовав личной жизнью, берет на попечение двух осиротевших дедов. Вон Сергей В. раз восемь женился, оставленные дети выросли без него, в карьере не преуспел, имел одни долги, зато жил в свое удовольствие, наряжался по моде, витийствовал на дружеских попойках, записывал анекдоты, коллекционировал зажигалки; случалось, выгоняли с работы и он оказывался без гроша; но до самой его смерти находилась какая-нибудь добрая душа, кормила, обстирывала, заботилась, пичкала лекарствами, берегла; последняя, Виктория С., на двадцать лет моложе, похоронила и помнит, образцово содержит могилу.

Многие наши соотечественники, мало видевшие по жизни сытости и богатства, соблазнились широко распространившимся лозунгом «бери от жизни всё» и жадно бросились на все вкусное, чувственное, остро ощутимое. Да ведь телесные наслаждения предназначены для свежих чувств, стальных мускулов, крепких зубов, блестящих глаз, отражающих кипение крови; но после сорока, если не раньше, пламя остывает, накатывает утомление, усыхает богатырская фигура – закон природы неумолим.

Что, к примеру, остается от дерзкого авантюриста, признанного красавца, сладострастника, покорителя женских сердец, неотразимого Казановы? «Кожа стала пергаментной, нос крюковатым клювом выдается над дрожащим слюнявым ртом, густые поседевшие брови растрепаны; все это напоминает о старости и тлении, об омертвении в желчной злобе…маленькая, высохшая, сердитая птица с злобно и отважно сверкающим взглядом».

Бодрящиеся старички, женившись на молодых, становятся жалкими рабами поздней страсти, раскисают в неуместной нежности, обрекая себя брезгливому презрению и насмешкам окружающих. А как страдает, по версии Д. Самойлова, старый Дон-Жуан:

Жить на этом свете стоит

Только в молодости. Даже