Рифтеры

– Есть многое на свете, друг Горацио... – протянула Роуэн.

Кен как‑то изменился, по его телу прошел еле заметный спазм, а потом он расслабился.

«Триггер‑фраза», – понял Дежарден. Какая‑то подпрограмма только что активировалась в мозгу Лабина. Не успел рифтер вздохнуть, как его цель изменилась...

«Поведение мистера Лабина зависит от условного рефлекса, реагирующего на угрозу, – вспомнил Ахилл, – он навряд‑ли сочтет вас угрозой, если только не решит...

О, господи. – Дежарден сглотнул и неожиданно почув­ствовал, как сильно пересохло у него во рту. – Она его не запустила, а отключила. Он хотел меня убить».

– ...это было делом времени, – говорила тем временем Роуэн. – В Калифорнии произошло несколько вспышек, которые не укладывались в общую схему. Полагаю, ты провел какое‑то время на некоем острове близ Мендосино?

Лабин кивнул.

– Нам пришлось его сжечь. Так жаль – сейчас осталось не так уж много мест с естественной фауной. Едва ли можно так запросто их лишаться. И все‑таки. Ты не оставил нам выбора.

– Минуту, – встрял Дежарден. – Он заражен?

– Разумеется.

– Тогда я уже должен был умереть, – сказал Лабин. – Если только у меня нет иммунитета...

– У тебя его нет. Но ты невосприимчив к Бетагемоту.

– Почему?

– Ты не совсем человек, Кен. Это дает тебе преимущество.

– Но... – Тут Ахилл замолк. Мембрана не изолировала Роуэн. Несмотря на предосторожности, они все дышали одним воздухом.

– Но у вас иммунитет есть, – закончил он.

Она склонила голову набок:

– Потому что во мне от человека осталось еще меньше, чем у Кена.

* * *

Ради эксперимента Лабин просунул руку сквозь одну из граней. Мембрана, похожая на мыльный пузырь, разошлась вокруг его плоти и плотно облепила кисть, ярко мерцая в месте соприкосновения, но, когда Кен замер, померкла. Лабин хмыкнул.

– Чем раньше начнем, тем раньше закончим, – сказала Роуэн.

Лабин прошел внутрь. На секунду вся поверхность куба пошла масляными радугами, но, как только рифтер оказался в операционной, мембрана расчистилась, восстановив целостность.

Патриция взглянула на Дежардена:

– Множество белков – особенно энзимов – плохо работают на больших глубинах. Мне говорили, что от давления их структура меняется.

При запуске стерилизационного поля куб слегка потемнел, как будто его стенки уплотнились. Разумеется, так лишь казалось; мембрана, как и прежде, сохраняла толщину в одну молекулу, но повысилось ее поверхностное натяжение. Сейчас Лабин мог броситься на нее всем своим немалым весом, но она не открылась бы. Поддалась бы – растянулась, исказилась, дошла бы под действием чистой инерции где‑то до середины комнаты, словно резиновый носок с камнем внутри. Но не порвалась бы, а вернулась спустя несколько секунд в исходное двумерное состояние. И Лабин по‑прежнему сидел бы внутри.

Дежардена это даже немного успокоило.

Роуэн слегка повысила голос:

– Кен, разденься, пожалуйста. Одежду оставь на полу. Там висит шлемофон. Ты можешь им воспользо­ваться во время процедуры.

Она повернулась к Дежардену:

– Перед отправкой на рифт нам приходится модифицировать наших людей. Мы им вживляем гены глубоководных рыб.

– Элис говорила, что глубоководные белки... скажем так, жесткие, – вспомнил Дежарден.

– Да, они труднее распадаются. А так как в теле сера содержится именно в белках, то у рифтера украсть ее труднее. Но мы укрепляем только наиболее чувствительные к давлению молекулы, и Бетагемот может легко добраться до других. Ему просто нужно больше времени для разрушения всего клеточного механизма.

– Если только все не заменить.

– Ну все мелкое. Под удар попадают молекулы, в ко­торых меньше пятидесяти–шестидесяти аминокислот. Это как‑то связано с сульфидными мостиками. Разумеется, существуют индивидуальные различия, носители могут не испытывать симптомов месяц, а то и больше, но единственный путь – это... – Она пожала плечами. – В общем, я стала наполовину рыбой.

– Русалкой, – образ был совершенно абсурдным.

Роуэн наградила Ахилла еле заметной улыбкой и продолжила:

– Кен, ты знаешь процедуру. Ляг лицом вниз, пожалуйста.

Операционный стол был наклонен под двадцатиградусным углом. Лабин, голый, с лицом, скрытым шлемофоном, оперся об него, словно собирался делать отжимания, а потом лег.

Воздух замерцал и зажужжал. Кен тут же обмяк. И тогда насекомоподобная над ним выпустила свои ужасающие конечности с бесчисленным количеством суставов и принялась кормиться.

– Да твою же мать, – не сдержался Дежарден.

Лабина пронзило в десятках мест. Ртутные нити змеями проникли ему в запястья, погрузились в спину. Катетер скользнул в анус, второй пронизал пенис. Что‑то медное заползло в рот и нос. Провода кишели на лице, червями заползали под шлемофон. Даже из стола неожиданно выскочили тонкие иглы: Лабина зафиксировали на месте, словно насекомое, которое вдавили в прово­лочную щетку.

– Все не так плохо, – заметила Роуэн. – Благодаря нейроиндукционному полю он почти не чувствует боли.