Ригодон

Бросаемся к малышу, нашему… на диване!.. Лили берет его на руки, передает мне… а я – сестре милосердия… милосердная сестра, наверное, вы знаете, орден добрых протестантских сестер… их должны были предупредить, позвонить из Лейпцига… ну вот! Дело сделано! Младенец запеленут, унесен!.. Еще один заботливый жест… множество сэндвичей! Для нас… бутылки с пивом!.. От паломников Шартра? Лурда?… Да! Да! В этом духе… не совсем, но все-таки… Это все, чего мы желаем! Ничего иного!.. Спасение для коксовых локомотивов и штаба OKW!

– Доктор!

Капитан хочет поговорить со мной… именно со мной! Лично со мной!.. Иду за ним… мы шаркаем по осколкам… проходим весь коридор… один вагон… другой… останавливаемся… он искал это купе… пустое…

– Доктор, сюда!.. Мои товарищи офицеры категорически не хотят ехать с вами и вашим другом актером в одном вагоне…

– Я вас понимаю, капитан… очень вам признателен…

Он не сказал мне ничего нового… быть прокаженным означает иметь некоторые преимущества, вам нет больше нужды быть вежливым ни с кем, вас отшвыривают прочь, а вы только об этом и мечтаете!.. Я наблюдал за этими, из Ростока… прокаженные были довольны, что их изгнали, выдернули из их снегов, вышвырнули вон! И – марш к другим сугробам!

– Капитан Гоффман, я вам очень признателен…

– Это не все… в свою очередь… я прошу вас об одной услуге!..

– Ну, разумеется!.. Буду счастлив!

– Вот в чем суть!.. Мы, то есть штаб, выходим в Аугсбурге… там переформировываются две армии, прибывшие из Украины, в Аугсбурге… вы не знали?

– Нет, капитан! Совершенно не в курсе!

– Вы трое с котом пересядете на поезд в Ульм… Сразу же!.. Sonderzug… понимаете? Тот, который должен принять прибалтиек… у вас будет место!.. Четыре вагона!.. Пустых!.. Аугсбург еще не разрушен… слушайте меня внимательно!.. Около часа езды до Ульма… туда вы прибудете в разгар похорон…

– Что это значит, капитан?

– Надо, чтобы вы знали!.. Военные похороны… погиб генерал Роммель… это вас не касается… (Роммель?… Никогда не слыхал о нем!)… но там будет… заметьте! Имя, которое я прошу вас запомнить… маршал Рундштедт!.. Не записывайте, просто запомните… маршал Рундштедт!.. И еще одно имя: Леммельрих… это всего лишь капитан… капитан, как и я… он из штаба Рундштедта… вы запомните, не так ли?… Леммельрих… Я доверяю вам… могу ли я на вас положиться?

– О, разумеемся, капитан!

– Тогда вот что… вы подойдете к Леммельриху… вы его узнаете… легко… в церкви… капитан, такой же, как я… рослый сухощавый, седой… скажите ему одну только фразу: «Вашей берлинской дочери стало лучше»… и это все… он вам не ответит… скажете ему по-французски: «Вашей берлинской дочери стало лучше», он поймет…

Я ничему не удивляюсь! Но все же был повод поразмышлять… сидя там… он, должно быть, наблюдал за мной… поезд двигался дальше… ехал… ехал… вроде бы нормально… за исключением того, что даже после выхода из туннеля сажа заполнила весь вагон, влетала в окна, переносилась от одного окна к другому, настолько густая, что лучше бы закрыть глаза… у капитана были специальные очки, он ничего не боялся…

Да! Да! Мы на месте… поезд останавливается… вокзал… Ульм!.. Плакаты… мы можем выйти… никто нам не запрещает… нет полицейских… мы выходим из пелены сажи, из облака… вокзал, этот вокзал не тронут… кажется, там поглядим… можно отдохнуть! Отдых? Мы только то и делаем, что отдыхаем, начиная с Ростока… правда, в очень не спокойном состоянии… швыряют нас с места на место! Но-о! Тпру! И – убирайся!.. Сборы прокаженных на перекрытых путях… в туннеле, где невозможно дышать… неужели это перрон! Мы пересекаем зал ожидания… вот перистиль,[27] скамья… на этой скамье, даже в полном изнеможении, мы чувствуем себя довольно комфортно… Ля Вига, однако, в весьма дурном расположении духа – я это вижу, ему не понравилось наше с капитаном стремление уединиться для беседы в конце коридора, – смотрел обиженно… а погода была действительно прекрасная, великолепное, почти майское утро… было бы хорошо как-то утешить Ля Вигу, чтобы он больше не злился…

– Эта улица очаровательна, ты не находишь… и она очаровательна именно потому, что безлюдна… стоит появиться людям, и все испорчено… немедленно, едва лишь они покажутся… и не столько потому, что они начнут творить всякие мерзости, но из-за одного своего присутствия… смотреть больше будет не на что… смерть – это чистильщик…

Обычно ему очень нравились такого рода разглагольствования, театральные сцены, псевдоглубокомыслие… текст для ипохондрического персонажа… уцененный Гамлет…

На этот раз не подействовало!

– С тобой все в порядке?

Тот же самый эффект…