Рихард Штраус. Последний романтик

В Болонье он увидел портрет святой Цецилии Рафаэля и написал отцу, что при взгляде на эту картину, где святая в экстазе смотрит на небо, а ангелы весело творят музыку, у него на глаза навернулись слезы. Там же он слушал «Аиду», назвав ее «музыкой краснокожих». Рим ему понравился больше, как ранее и побывавшему в нем Мендельсону. Он долгие часы бродил по Ватикану, Капитолию и Форуму. Штраус так увлекся Форумом, что пропустил даже время обеда. Проголодавшись, уселся на обломок мрамора и с жадностью съел два апельсина. Он познакомился с художником Ленбахом, который оказался приятным собеседником. Еще раз посетил итальянскую оперу. Послушав «Севильского цирюльника», решил: «Я никогда не стану поклонником итальянской музыки».[66] (Вскоре он изменил свое мнение.) Все увиденное он, как всякий творческий человек, отождествлял с собой. По поводу «Страшного суда» Микеланджело в Сикстинской капелле он заметил: «Как бы папа ни преклонялся перед величием Микеланджело, меня бы он осудил, если бы я использовал в музыке подобные ракурсы и искажения».[67]

Подобно Гете, он совершил паломничество в Кампанию и так же, как он, размышлял о величии древнего Рима. По дороге с ним произошло опасное приключение. Парусное судно, на котором он плыл из Амалфы на Капри, попало в шторм. Прибыв на Капри, Штраус взобрался на высокие скалы и, глядя вниз на грозный океан, освещенный багровым отблеском заходящего солнца, почувствовал, что с ним будто произошло преображение. В Неаполе он слушал «сносное» исполнение «Реквиема» Верди и, преодолев свое предубеждение, признал, что музыка «красива и оригинальна». Во Флоренции Штраус, как типичный торопливый турист, за одно утро осмотрел капеллу Медичи, баптистерий, галерею Уффици и дворец Питти.

Не все его впечатления были приятными. Мало того что всюду с него запрашивали втридорога, его еще и обкрадывали, если он плохо следил за своими вещами. Так, в Неаполе он лишился кожаного чемодана, в Риме — отданного в стирку белья, и даже в театре — своего компактного путеводителя Бедекера. Он писал Бюлову: «Такой растяпа-немец, как я, не знающий ни слова по-итальянски и очень мало по-французски, один, впервые попавший в Италию, потрясенный великолепными пейзажами и искусством, — легкая добыча для итальянцев, которые в таких делах могут поспорить с евреями».[68]

Все эти впечатления, вдохновляющие и разочаровывающие, Штраус собрал воедино и озвучил в своей первой симфонической фантазии «Из Италии». Сочинение состоит из четырех частей: «Кампания», «Среди римских развалин» (эту часть он набросал, сидя в термах Каракаллы), «На побережье в Сорренто», «Неаполитанская жизнь». В этой музыке наряду со старыми проявляются и новаторские тенденции. Она все еще привязана к классическим традициям, но в ней уже отражены новые, более широкие взгляды Штрауса на возможности оркестра. Сочинение заслужило похвалу такого мастера оркестровых красок, как Дебюсси. Поэму, однако, не назовешь удачной, сейчас она поражает своей наивностью. Штраус ошибочно принял расхожую песенку «Funiculi Funicula» за народную неаполитанскую и положил ее в основу последней части, придав ей тем самым вульгарный оттенок. «Из Италии» намного ниже по уровню тех впечатлений, которые выразил по приезде домой другой немецкий композитор почти того же возраста, Мендельсон, в своей «Итальянской симфонии».

Тем не менее музыка фантазии «Из Италии» была достаточно новаторской и, как все новое, была встречена настороженно и даже враждебно, когда на следующий год под управлением Штрауса состоялась в Мюнхене ее премьера (2 марта 1887 года). «Некоторые восторженно аплодировали, — писал Штраус другу, — другие отчаянно шикали… Я был очень горд. Это была первая работа, которая вызвала такое массовое неприятие. Значит, она собой что-то представляет».[69]

Штраус попросил у Бюлова разрешения посвятить работу ему. Бюлов ответил, что, хотя он обычно против таких посвящений, в данном случае он с удовольствием его принимает, поскольку сочинение удостоилось появления оппозиции.

После Италии Штраус посетил Байрёйт. Через Риттера познакомился с Козимой, которая начала им интересоваться. Послушал «Парсифаля» и «Тристана».

К концу лета он вернулся в Мюнхен и приступил к работе. В Мюнхене он провел три года, пережив за это время много разочарований. Ему приходилось делать много черновой работы, репетировать и дирижировать второстепенными операми. Штраусу хотелось оживить заигранные постановки, подстегнуть ленивых зазнавшихся певцов. Но чтобы заставить их подчиниться своим требованиям, у него не было достаточно власти. Как тяжело, наверное, быть реформатором, не имея на то никаких прав! Короче говоря, его ждала обычная участь третьего дирижера, обреченного на интриги и равнодушие. Штраус не получил поддержки ни со стороны первого дирижера, Германа Леви, который часто болел, хотел покоя и вообще недолюбливал семью Штрауса, ни со стороны второго дирижера, Франца Фишера, человека бездарного, который полностью разделял взгляды Перфаля.