Рихтер и его время. Записки художника

Теперь о рождественских открытках.

В них встречаются ноты. На одной и на двух строчках.

Это одно и то же. Это елка.

Существует легенда. Однажды в рождественскую ночь по лесу шел Лютер. Сквозь ветки елей он видел крупные звезды. Это ему понравилось. Он остановился и долго любовался на небесные огни, запутавшиеся в хвое. Потом достал нож, срезал маленькую елку, принес ее домой и зажег на ней свечи.

Ноты, написанные Рихтером на рождественских поздравлениях, – это лютеранский хорал, сочиненный к празднику, может быть, у той самой первой в мире рождественской елки.

Рихтер любил Рождество и Пасху равно. Рождество он любил по-европейски, как немец, как лютеранин. Пасху же – как русский, как православный.

В Рождественские дни в его доме бывали гости, давались приемы, балы и даже спектакли.

И очень часто звучала Рождественская кантата Баха. С литаврами и трубами!

В Страстную неделю тоже приходили, но самые близкие. Всегда слушали пассионные оратории Баха или мессу си минор. На столе только чай и подсушенный хлеб. Сугубый, строжайший пост…

* * *

Три последних года жизни Рихтер провел за границей. Приходилось лечиться то в Германии, то во Франции. В его семье обсуждался вопрос покупки жилья. Это было бы дешевле, чем аренда на такой срок. Но он не хотел связать себя недвижимостью. Мысль о собственности, об окончательности была неприятна ему.

В последнем его пристанище, коттедже на юге Франции, очень чувствовался чужой вкус, чужой уклад и, что еще хуже, – чужой уют. Его вещи лежали так, словно он сегодня же уедет отсюда. Все говорило, что он здесь ненадолго, что это остановка временная и скоро он снова тронется в путь.

Опять «Скиталец»:

Последний год жизни он не играл и никому не писал. Не хотел и не мог. Он слабел с каждым днем. Он стал тих и замкнут. Он понял: помочь ему больше не могут. Все, чем он жил, – музыка, концерты, дороги – навсегда оставило его. Он едва мог передвигаться. За ним носили складной стул. Через каждые пять шагов он должен был сесть. В таком состоянии он возвратился домой. В его квартире было много цветов…

Дача… Сильно выросшие деревья! Пианолу поставили в маленькой комнате наискось к окну. На пюпитре все тот же Шуберт. Любимый его Шуберт. Он пробовал присаживаться к клавиатуре. Но сил уже не было.

Он умер в пятницу 1 августа 1997 года в два часа дня, прожив на родине ровно три недели…

Рихтер и Трояновская

Они познакомились в 1943 году. Он еще учился в консерватории и не имел своего постоянного жилья. Это тяжело сказывалось на занятиях. Приходилось играть ночами в консерваторских классах. Так закладывались начала его огромного репертуара. У него не было времени на сон. И было необходимо найти место для нормальной домашней работы.

У Анны Ивановны Трояновской стоял хороший рояль, оставленный ей при отъезде в эмиграцию ее другом композитором Метнером. На нем-то и стал заниматься Святослав Рихтер. И все думали, что это на год, от силы на два. И никто не предполагал, что это продлится до самой смерти Анны Ивановны, до 1977 года.

Итак, Святослав Рихтер проработал в комнате Анны Ивановны Трояновской ровно 34 года.

Там готовилось все, включая грандиозные программы его концертных турне.

Ни коммунальный быт, ни враждебность соседей не могли помешать работе Рихтера и омрачить счастье Анны Ивановны.

Почему же так получилось? Великий пианист работал в коммунальной квартире, в маленькой комнате своей престарелой приятельницы.

Причиной этому была прежде всего сама Анна Ивановна, человек необычайно одаренный и яркий.

* * *

В начале века она училась пению в Италии. У нее был большой гибкий голос и подлинная музыкальность. Все считали, что она станет оперной певицей, но она вдруг оставила консерваторию и уехала в Париж к Матиссу учиться живописи…

Итак, она стала художником. Ее очень ценил Роберт Фальк. Он-то и привел к ней Святослава Рихтера.

Около Анны Ивановны всегда было празднично и свободно, но для многих небезопасно. Бывают такие натуры. Дух озорства, а порой веселой агрессивности защищал ее. В четырнадцатиметровый мир ее комнаты ничто обывательское, усредненное не проникало. Она жила радостно и независимо. Жила только настоящим. Прошлое было ей безразлично, о будущем она просто не думала.

Она не ценила вещи. Во время войны легко рассталась с коллекцией первоклассных картин, собранной ее отцом. Среди ее приятелей был известный летчик Юмашев. Как-то раз, когда немцы стояли у самой Москвы, она слетала в ним в Берлин. Ночью на предельной высоте, без огней они развернулись над вражеской столицей и к утру были в Москве.

Как я уже говорил, жила она в той же квартире, где и родилась. Когда квартира стала коммунальной, она поселилась в кабинете отца, известного в свое время терапевта. Спала она на узкой кушетке, той самой, на которой ее отец мял животы своим больным. Кушетка была расшатана и поедена древоедом. Она тряслась, когда работал лифт, и противно скрипела, когда на нее садились или ложились. Такую рухлядь другие бы выбросили, но Анне Ивановне это было безразлично. К тому же кушетку удалось поправить. И вот как.