Рико, Оскар и тени темнее темного

— Я уж думал, ты забыл о моем приглашении и не придешь, — сказал Бюль. — Мы вроде как договорились, но…

Я не забыл. И очень хорошо помнил о теплом чувстве, которое меня охватило, когда я хотел рассказать ему про моего мертвого папу. Как Бюль смотрел на меня и как его холодная гостиная, вся из снега и льда, начала потихоньку оттаивать. Я чувствовал себя маленьким кораблем при сильном волнении в открытом море, а Бюль был моей надежной гаванью.

— …но мне показалось, что твой собственный кураж тебя вдруг немножко испугал.

— Что такое кураж?

— Мужество и смелость.

Я только кивнул. Хоть я и узнал новое слово, но уже совершенно не помнил, как Бюль начал предложение.

Если я признаюсь ему в этом, он, скорее всего, опять будет считать меня чокнутым. А сейчас было важно — важнее всего на свете! — чтобы у него сохранилось от меня хорошее впечатление. Бюль должен был помочь мне найти Оскара.

Я сидел в его белой гостиной на белом диване. И на всякий случай не смотрел на красивый потолок с лепниной, чтобы в голове снова не запрыгали шарики — из-за аквариума и всякого такого. Передо мной на столе стояла бутылка колы. Я подумал, не попросить ли у Бюля ленивчиков, но это, наверно, показалось бы ему невежливым. Он стоял со своим классным шрамом на подбородке рядом со мной, улыбался своей замечательной актерской улыбкой и смотрел на меня сверху вниз.

— Твоя мама уже звонила? — сказал он.

— Кажется, она пробовала. Один раз телефон позвонил, но я как раз спал.

Я осторожно глотнул колы. С ней нужно быть начеку. Я где-то слышал, что если ее выпить слишком много, она прожжет изнутри дыры в желудке, просто пробулькает по тебе и вытечет наружу, — и вот стоишь в «Эдеке» у прилавка с сыром, а у тебя из носа вдруг как польется коричневая дрянь!

— У тебя нет мобильника? — сказал Бюль.

— Не-а. Слишком дорого.

Честно сказать, я и не знаю, кому мне звонить, кроме мамы. Можно, конечно, набрать один из этих странных номеров, где тебе скажут рецепт какого-нибудь французского блюда, выигравшие лотерейные номера в Бразилии или уровень воды в какой-нибудь реке в России, но кому это нужно знать? А денег стоит кучу, мама всегда так говорит.

Мобильник Бюля будто услышал его и внезапно затренькал, как в прошлый раз. Бюль раздраженно закатил глаза.

— Кажется, это судьба, — пробормотал он — Каждый раз, когда мы хотим поговорить…

Бюль вынул мобильник из кармана брюк, посмотрел на экран, и у него вдруг сделался такой вид, как будто сейчас ему гораздо больше хочется поговорить с тем, кто звонил, чем со мной.

— Да вы ответьте, — великодушно сказал я. Главное, чтоб после звонка он не убежал сразу же, как вчера…

Губы Бюля задвигались, будто говоря «Извини», и в следующую секунду он исчез из гостиной.

Я поставил колу на стол и огляделся. Ничего не изменилось, все выглядело так же, как вчера. Даже пустой стакан все еще стоял нетронутым на газете «Бильд», как стоял вчера, на уже высохшем пятне от воды точно на груди парикмахерши Синди. Я сморщил нос, схватил стакан и отставил его подальше. Нет, так дело не пойдет! Бюль должен хотя бы чуть-чуть приучаться к порядку. От беспорядка вокруг и в голове у человека возникает полный беспорядок, особенно если к нему добавляются полуголые парикмахерши.

Я поднял газету повыше, чтобы сложить ее, и тут под ней обнаружился маленький раскрытый план Берлина. Рядом с ним лежал красный фломастер. Несколько жирных точек на плане были им отмечены. Это был тот самый узор, который сегодня напечатали в каждой берлинской ежедневной газете.

Шесть красных кружочков.

Шесть похищений.

Я в ужасе уставился на красные точки. Есть такая поговорка, что некоторые люди не могут сложить два и два. Может быть, это действительно так. Но разве я виноват, что каждый раз обсчитываюсь, и у меня всегда получается четыре?

Ну или почти всегда.

Гостиную полностью захватила зима. Мне стало так холодно, как будто мое сердце превратилось в огромный кубик льда. О похищении Оскара было объявлено только вчера вечером в спецвыпуске новостей. Но шесть красных точек на плане города, лежащем передо мной, были нарисованы уже вчера после обеда, когда я приходил к Бюлю. Он знал про похищение Оскара за несколько часов до того, как об этом узнали все остальные!

И это было еще не все…

Бренчалка сказал, если я его выдам…

Только что я снова слышал треньканье мобильника Бюля — мышки, которые бегают по клавишам пианино.

Холодно, еще холоднее. Леденящий холод.

Я как можно осторожнее встал с дивана, почти уверенный, что сейчас послышится хруст, как когда отламываешь сосульку от водосточного желоба. Я подкрался к двери гостиной и выглянул в прихожую. Голос Бюля тихо, но раздраженно доносился из кухни, и то, что я услышал, заставило волоски у меня на руках подняться дыбом.