Рикошет

Много лет назад, когда она только начинала работать, двоих офицеров полиции Саванны обвинили в интимной связи с женщиной-подозреваемой. Они утверждали, что женщина сама предложила им заняться сексом и все произошло по обоюдному согласию. Так и было. Но Дункан, Диди это помнила, был возмущен отказом офицеров признать свою вину. По его мнению, у них был выбор. Мало того, они обязаны поступать по закону, независимо от того, насколько силен соблазн. А теперь он сам совершил точно такой же проступок, и, конечно, для себя никаких оправданий у него не было.

И все же, несмотря на это, Диди по-прежнему гордилась Дунканом. При виде того, как он винит себя, ее сердце наполнилось состраданием, а не презрением. Его она приберегла для Элизы Лэрд, этого исчадия ада. И черта с два Диди позволит призраку этой соблазнительницы свести Дункана с ума.

— Ты оступился, — мягко сказала она. — Но ведь признал это. Забудь. Все закончилось.

— Только не для меня. Мне до самой смерти не забыть, как она смотрела на меня, когда я…

— Дункан, она манипулировала тобой! — воскликнула Диди так громко, что бармен обернулся и посмотрел на них. — Она знала, что нравится тебе, и пользовалась этим. Что может быть надежнее, чем избежать тюрьмы, соблазнив полицейского, который хочет предъявить обвинение в убийстве?

— Диди, я знаю. Господи, неужели ты думаешь, что все это не приходило мне в голову? Но это не снимает с меня ни капли вины. Трое мертвы, это даже не считая Троттера, с которого все началось. Наполи, Горди Балью и Элиза. Если бы я поступил так, как нужно, никто бы из них не умер.

— Ты не можешь знать это наверняка. И никто не может. Так или иначе, конец был бы трагический. — Она наклонилась к нему так, что он вынужден был посмотреть ей в глаза. — Она могла соблазнить любого. Ты сам это сказал, когда мы начали расследование. И хотя ты желал ее тело, это не мешало тебе оставаться объективным насчет ее характера. Я в этом убеждена. Ты верил ей ничуть не больше меня. Она врала не переставая, врала всем и каждому; может быть, той ночью на мосту ее убила ее же ложь. Честно говоря, я ничуть не жалею о ней и Наполи. Я рада, что она Умерла прежде, чем успела разрушить твою карьеру. Прежде, чем разрушила тебя.

Она редко прикасалась к Дункану — не хотела рисковать их профессиональными отношениями. Но теперь она положила ладонь на его руку и многозначительно пожала.

— Дункан, забудь об этом. Прости себе то, что с ней не мог забыть о своей мужской природе, о том, что ты человек Постарайся сознательно изгнать ее из памяти. Переключись. Завтра мы снова попытаемся взять Савича за задницу. — Она отодвинула стакан подальше от него. — А для этого тебе нужно быть трезвым, как стеклышко.

Дункан позволил увести себя из бара прямо под проливной дождь. Пока они добрались до машины Диди, он вымок насквозь. Ну и пусть.

— А моя машина? — спросил он, когда она усадила его к себе на пассажирское сиденье.

— Я заеду за тобой утром и отвезу сюда.

Он не стал спорить. Завтра его совершенно не интересовало.

До его дома было рукой подать; эти несколько кварталов они проехали за пару минут. Диди выключила двигатель и уже взялась за ручку дверцы, но Дункан ее остановил:

— Не надо заходить.

— Обязательно зайду.

— Со мной все будет в порядке. Я не стану больше пить. Обещаю, — прибавил он в ответ на ее скептическую гримаску.

— Ладно, верю. Но ты уверен, что тебе не нужна компания?

— Абсолютно.

— Поиграй на пианино.

— Я не играю на пианино.

— Верно, — улыбнулась она.

Он тоже выдавил из себя улыбку; получилась не улыбка, а просто растянутый рот.

— Попробуй отдохнуть немного. Увидимся утром.

— Только не в самую рань, — нахмурился он. Открыл дверцу и вышел.

По сточным желобам вдоль тротуара бежали настоящие реки. Он перешагнул через стремительный поток, прошел по дорожке. Поднялся на крыльцо и открыл дверь. Повернулся, махнул Диди рукой. Она посигналила в ответ, потом уехала. Дождь лил ей вслед.

Войдя в дом, Дункан включил лампу на столике и сразу прошел в кухню, чего обычно никогда не делал. Но, войдя туда, он так и не смог заставить себя поесть. Голода он не чувствовал. Пить тоже не хотелось, хотя виски, выпитый в «у Смитти», не затуманил его мозг так, как хотелось.

Не обращая внимания на воду, стекавшую с него на коврики и доски пола, он вернулся в гостиную, постоял в центре комнаты, как будто оказался здесь впервые. Потом огляделся, пытаясь различить в обстановке что-то родное. Впервые в жизни он с невероятной отчетливостью понимал, что он один.

Можно было позвонить родителям. У них всегда находилось для него время, всегда были наготове нежность, молитва, слова поддержки. Они всегда делились с ним бесценной любовью. Но он не смог бы рассказать им про все. Не сейчас.

Диди в мгновение ока примчалась бы обратно. Она ведь сама хотела остаться с ним. Но он не мог затягивать ее в это болото вины и самобичевания. И потом, он был с ней не до конца честен.

Он признался, что занимался с Элизой любовью.

Но утаил, что любит ее.