Мои глаза расширяются, а рот приоткрывается, когда его пальцы поднимаются к губам. Какого хрена он делает?! Райк… должен перестать переходить границы дозволенного с ней. Он может найти это забавным, но я боюсь, что она воспримет его поддразнивания как знак чего-то… большего. Это. Нехорошо.
Дэйзи хмурится, увидев выражение моего лица и впервые следит за моим взглядом. Райк засовывает два (не очень целомудренных) пальца в рот. Я мысленно кричу на него. Даже когда он отсасывает липкий ганаш, он закрывает глаза, симулируя чертов шоколадный оргазм, только чтобы она съела этот чертов торт.
Дэйзи фыркает и откидывается на стуле еще немного назад, чтобы изобразить спокойствие и невозмутимость. И тут ножки стула начинают скользить под ней. Я ахаю, представляя, как она шлепается навзничь на пол. Но Райк быстрее, чем мои застывшие суставы. Его глаза уже открылись. Он протягивает руку и хватает ее за спинку стула, одновременно ставя их обоих на четыре ножки.
Моя сестра кладет руки на стол, наклоняясь вперед, как будто американские горки только что резко остановились. Она выглядит запыхавшейся и ошеломленной одновременно.
Райк не упускает ни секунды. Он толкает к ней дополнительную ложку.
И к моему удивлению, она действительно берет столовое серебро и набирает на него большой кусок торта. Она колеблется секунду.
— Это не мышьяк, — говорит он.
Ее губы приподнимаются в небольшой улыбке.
— В отличии от меня, твои бедра не нужно измерять по утрам.
— Это можно исправить, — говорит он ей. — Ты будешь есть этот, блять, торт, если я измерю свои бедра?
— И свою задницу, — говорит она.
— Ты хочешь знать размер моей задницы? — его бровь поднимается.
— Ага.
— Ешь торт.
Она прячет свою растущую улыбку и откусывает большой кусок. Она закрывает глаза и откидывается на спинку стула, расслабляясь еще больше, чем раньше, и растворяясь в шоколадном раю.
— Хотела бы я есть это каждый день.
— Ты можешь, но тогда ты станешь «толстой», — он использует воздушные кавычки.
— Трагедия, — говорит она, подталкивая к себе остатки торта и разламывая его, пока он не превратится в кашеобразный комок.
— Ладно, хватит, блядь, злоупотреблять десертом.
— Ты всегда говоришь «
— Что я могу сказать? Это мое любимое слово, блядь, — он сухо улыбается.
— Знаешь, что пугает, — говорит она, направляя на него свою ложку. — Ты ведь изучаешь журналистику, не так ли? Разве ты не должен быть мастером слова?
— А разве ты не должна быть безголосым манекеном? — отвечает он.
— Touch'e (фр. Твоя взяла).
С этими словами она откусывает еще кусочек, но поскольку ее десерт — это куча слизи, она крадет мой кусок.
Я больше не могу сосредоточиться на Дэйзи, не тогда, когда Роуз вскакивает со стула, следуя за моей матерью, которая внезапно встает и указывает на нее ледяным пальцем.
Я вскакиваю со стула, следуя за ними, когда они направляются в комнату отдыха для особых гостей, то есть семьи. Чье-то присутствие плетется позади меня, не отставая от моего темпа. Я оглядываюсь через плечо и вижу чисто американское телосложение, каштановые волосы, уродливые голубые глаза… Я ненавижу его. Я бы хотела, чтобы он оставил меня в покое.
Но Аарон Уэллс не помешает мне быть рядом с сестрой. Не тогда, когда она была рядом со мной. Я закрываю за собой дверь, входя в лаунж-зону, где стоят стёганые диванчики с пуговицами, мини-бар и пара кресел в королевском стиле. Ничего вычурного, кроме люстры в центре и золотых обоев.
Джонатан Хэйл и мой отец сидят на одном из диванов цвета морской волны, с виски в руках. Они поднимают глаза только тогда, когда я прохожу дальше в комнату и удаляюсь от двери. Аарон должен быть здесь через несколько минут.
Я стараюсь не приближаться к отцу Ло. Я не хочу говорить с ним без присутствия Лорена. Потому что он бы этого не хотел. Мой отец втягивает его в долгий разговор об акциях, но я чувствую горячий взгляд Джонатана на моем теле, скорее всего, пристальный.
Роуз стоит неподвижно, сжимая пальцами свой бокал с шампанским, уже полный.
— В чем твоя проблема? — огрызается наша мама. — Ты была невероятно груба со своим спутником. Оливия Барнс слышала, как ты с другого конца комнаты ругала его, как ребенка.
— Он и есть ребенок, — возражает Роуз. — Ты свела меня с девятнадцатилетним парнем, который никогда в жизни не включал, блять, новости.
Моя мать хватается за ближайший стул, как будто Роуз физически пронзила ее этим ругательством.
— Следи за своим языком, Роуз.
— Повзрослей, мама, — возражает она. — Я выросла.