Рикошет сна

Вместо того, чтобы решать задачу, я созидаю собственное королевство, подрывающее фундамент геометрии. И получаю за это заслуженную двойку. В краткосрочной перспективе. А в долгосрочной — получаю драгоценный навык ориентировки по Той Стороне.

— Браво! — Арчи вскакивает и кланяется Тильде. А потом падает на одно колено и целует ее руку. — Тильда, это была поэзия! Поэзия о математике, философии, сне и магии. Выражаясь проще, это было волшебство.

Арчи всеми своими эмоциями впился в Тильду. Тильда провалилась в свое прошлое — и в то же время старается цепко думать о нас. Вильгельма выворачивает наизнанку от индикаторного похмелья. Я оказываюсь заключенной в их треугольник, в каждом углу которого крутится по смерчу чужих мыслей и впечатлений. Плюс во мне еще не успела до конца дотлеть смерть Коарга — смерть, порожденная в моих руках. Я всхлипываю во весь голос, поскальзываюсь на том льду, на котором честно балансировала так долго — и падаю лбом прямо на вымокшую от раскаленного пота рубашку Вильгельма.

Наутро я лежу лицом в подушку, будто воин, павший ничком на поле боя. Я уговариваю себя не думать о том, что вертится в моей голове, как облако пчел вокруг улья. Но облако все разрастается и разрастается, и зудит все громче, и нестерпимо царапает стенки моего черепа изнутри. Через несколько минут мне и Вильгельму предстоит взглянуть в речные доверчивые глаза Арчи. Подросток, убийца его отца и убийца его дяди — великолепная компания!

Мне никогда раньше не доводился оказываться участницей такого расклада. Я убивала часто и много — но никогда не близких людей близких мне людей. Да, звучит это так же путанно и нелепо, как и ощущается. Черт. Мне нехорошо — и я чувствую, что в довесок к моим персональным ощущениям на меня налипли еще и «нехорошо» других людей. Это все Арчи виноват, Арчи! И его карнавалентное излуечение!

«Не думай больше об этом, не думай!» — мысленно кричу я себе. — «Думай лучше о нежнейшем, насквозь пропитанном сливочным маслом картофельном пюре, которое долго взбивали блендером! О пюре с соленым огурцом, квашеной капустой и сосисками с сырной начинкой!»

У меня нет сил встать с кровати и пойти в ресторан — а есть хочется нестерпимо. Сил нет даже позвать кого-нибудь. О том, чтобы взять в руки смартфон, и речи быть не может — я просто не попаду по клавишам.

— Давай я сбегаю в ресторан и привезу тебе еду, — раздается деликатное мяуканье Грабабайта с подоконника. Кот все еще перебинтован посередине, как сверток с подарком — но уже копытом топчет, рвется в бой.

— Как ты ее принесешь? — едва слышно ухмыльнулась я. — На спине, как грузовой слон?

— Нет, — с энтузиазмом возражает Байт, — я впрягусь в тележечку, которую официанты возят, и доставлю тебе ланч из трех блюд. Попрошу, чтобы мне по-быстренькому смастерили пилотку из салфетки, и она будет мне взамен поварского колпака…

Ах да, уже ланч. После ответственных заданий я всегда сплю особенно долго.

Я слабо отмахиваюсь — не нужны мне такие инвалидные геройства с его стороны. Граба же никогда тягловым животным не был, он в повороты не впишется, он всю «тележечку» на клумбу перевернет, он… Да и в конце концов, как он вообще на подоконник забрался, если он еще шесть часов назад на обоженную лапу наступить не мог? Я утомленно закрываю глаза.

Хоть я и не сплю, Та Сторона просверкивает перед моими глазами. Проворачивает образы и сюжеты прямо на фоне ощущения моей руки, сжавшей уголок подушки. Я где-то между Тут и Там, я черно-белая пиксельная картинка без плавных линий и полутонов.

Вдруг дверь ревет, как пациент, которому пришлось усесться в кресло безалаберного стоматолога — врач не выдержал время действия анестезии и впился в десну раньше, чем та онемела.

На пороге стоит Вильгельм. И та самая «тележечка», в которую намеревался впрячься Граба.

Чувствуя себя вполне по-хозяйски, ментор заходит, пододвигает ко мне тележку и плюхается на мою кровать.

— Извини. Я не учел возможных смещений под воздействием карнавалентного поля. То, как ты страдаешь сейчас — это должно было быть моими ощущениями после применения индикатора лжи. Они перескочили на тебя, пока мы висели в промежуточном слое.

Я беру сосиску рукой, обмакиваю в картофельное пюре и откусываю. Мне не до манер. Вильгельм, нимало не стесняясь, ухватывает с моей тарелки ломтик огурца и повторяет с ним ту же процедуру — сначала в облако пышного пюре, потом в рот. Себе, не мне.

Байт шипит и замахивается на него лапой с выпущенными когтями:

— Не воруй! Она устала и голодная!

Вильгельм посылает котику в макушку свинцовый заряд из своих бесчувственных глаз и повторяет операцию с ломтиком помидора.

— Как мы ему скажем? — спрашиваю я.

— Ну как ты сама думаешь? — по тому, как напряглись плечи Вильгельма, я понимаю, что сейчас зайдет разговор о неудобной для него теме. — Давай я сначала попробую объяснить свою позицию тебе, и ты мне скажешь, насколько убедительно она звучит.

Я согласно мычу через картошку.