Рикошет сна

Мне вспоминается Вильгельм. Ледяноглазый ментор, который разворачивает передо мной в воздухе карту Большой Земли. Который, стоя на коленях перед троном, покорно счищает комья жирной земли с грязных ботинок своего работодателя. Который играючи целится в смартфон Арчи из револьвера с трансформирующим зарядом, а потом дурачится с Эммой, как школьник. Который в доме Коарга подхватывает под руки меня, отлетающую от отдачи, и волочит в боковой коридор, прочь от рушащегося потолка.

…Который — Арчи этого не видел, потому что был поглощен наведением справок о маме — в одиночку явился к Фаревду после гибели Коарга. Встал перед троном, готовый как к победе, так и к расправе. Смиренно, но без заискивания произнес:

— Не я был исполнителем того убийства. Но не буду отрицать, что стал одним из его организаторов.

Косоглазие Фаревда за секунду выправляется. Лукавые безжалостные глаза упираются в Вильгельма, как наведенные в солнечное сплетение прицелы.

— А ты не станешь отрицать, — еще тише продолжает ментор, — что Коарг никогда не был для тебя ценным и надежным партнером. Он периодически подводил тебя, не раз пытался вести двойную игру и не приносил тебе и трети тех прибылей, которые обеспечил бы тебе по-настоящему добросовестный компаньон. Он давно уже не был тебе нужен, и ты сам вскоре бы безвозвратно устранил его.

Фаревд моргает в знак согласия, но не открывает рта и не шевелит ни пальцем.

— И тем более ты не можешь не признать, что по давним и незыблемым традициям уважающих себя оружейников мы не имеем права не почтить память того, что погиб от наших рук. Мы обязаны обеспечить безбедную жизнь Арчи и Анеджины. Ты не будешь вмешиваться ни во что, что способно привести к новым бедам для них — иначе Свидетель тебя покарает. В прошлый раз ты осмелился умолчать перед Стурком о непременном обряде обязательства, воспользовавшись его незнанием. Но я не позволю тебе больше укрываться от своего долга.

Вильгельм встает на одно колено и достает из-за пазухи серебряную монету. Подбрасывает в воздух — и она, бешено крутясь, превращается в кинжал, по своему сиянию сопоставимый с лунным лучом. Это Свидетель — ритуальный кинжал-божество, который испокон веков следит за тем, чтоб мастера-оружейники, наемники и профессиональные убийцы сдерживали свое слово. Свидетель не забывает и не прощает. Свидетеля нельзя подкупить или разжалобить. Он — механизм, карающий без сожаления и опоздания. На его счету тысячи перерезанных горл и пронзенных сердец — но ни одно из них не принадлежало человеку невинному. Убийца убийц, воплощение чести среди бесчестия.

Фаревд нехотя привстает с трона и берет кинжал, который его бывший охранник протягивает ему без какого-либо подобострастия. Закатывает рукав левой руки, безо всяких эмоций и трепета делает надрез от самого локтя до запястья. Кровь пузырится и брызжет, как кипящий бульон — а потом кожа затягивается. Фаревд с выражением легкой брезгливости, которое можно описать как «Своими нелепыми просьбами ты лишь докучаешь мне!» возвращает оружие Вильгельму.

— А я добровольно возлагаю на себя обязанность являться их зримым и незримым защитником и гарантом благополучия. Буду следовать за ними через Ту Сторонеу и наблюдать за течением их жизни, — и ментор в точности повторяет ритуал кровопускания, только что воспроизведенный Фаревдом.

Оружейник морщится. Машина для поп-корна в его тронном зале оживает, и кукуруза начинает скакать в ней, как растревоженные насекомые. Вильгельм откланивается и долго-долго поднимается по черной винтовой лестнице, понимая, что еще раз спуститься по ней ему не доведется, скорее всего, никогда.

Хоть Арчи и не знает о том визите, эхо моих мыслей откликается в нем:

— А еще, мама, не надо бояться той непроницаемой темноты! Даже если через нее проступают силуэты неподвижного человека — не бойся, это не агрессор, а наш защитник. Возможно, когда-нибудь он даже захочет покинуть кокон тьмы и присоединиться к нам — в таком случае не препятствуй ему. Впрочем, я всегда буду рядом с тобой и научу тебя разбираться в темной материи и правильно общаться с ней.

— А в реальности, человека с черной кожей и сумасшедшими волосами тоже не надо больше бояться? — робко спрашивает Анеджина.

Ну естественно, Кикко наведывался в поселок не только ради изучения здешней энергоэкологической обстановки. Одним глазом он присматривал и за мамой Арчи — иногда целенаправленно попадаясь ей на пути. Кикко в некотором роде тоже темнота, только слишком уж явно материализованная…

— Нет, — смеется сын, — он очень добрый и хороший. Грабабайт его тоже обожает!

Грабочка мурлычет, подтверждая слова своего карнавалентного друга.

Я подозреваю, что нам пора бы попрощаться. И, раз уж на нас обратили внимание, встаю со стула и несколько неловко — я в общению предпочитаю вовсе не этикет и не вежливые манеры, а доходчивость и прямолинейность — говорю:

— Наверное, мы лучше оставим вас одних. Мы с Байтом очень за вас рады, и…

— Подождите, — возражает наш юный стажер. — Я хотел бы преподнести тебе кое-что — но это не совсем подарок, а нечто большее.