Рилла из Инглсайда

— И трех лет не пройдет, как эта шляпа тебе надоест, — сказала мама с раздражающей улыбкой, которая, если перевести ее на язык слов, означала, что я не сдержу обещания.

— Надоест или нет, а носить ее я буду именно столько, сколько сказала, — заявила я, а потом ушла к себе наверх и там плакала, вспоминая, как язвительно говорила с мамой.

Я уже ненавижу эту шляпу. Но я сказала, что проношу ее три года или всю войну, и я буду ее носить! Я поклялась в этом и сдержу клятву, чего бы то ни стоило.

Это одно, что пошло «вкривь и вкось». Другое — то, что я поссорилась с Ирен Хауард… или она со мной… или нет, мы поссорились друг с другом.

Вчера члены молодежного Красного Креста встречались у нас в Инглсайде. Собрание должно было начаться в половине третьего, но Ирен появилась в половине второго, так как ей представилась удобная возможность доехать с кем-то, кто направлялся в нашу деревню из Верхнего Глена. Ирен ужасно нелюбезна со мной с тех пор, как вышел этот спор насчет угощения, а кроме того, я уверена, она обижается, что ее не выбрали председателем. Но я твердо решила, что никаких раздоров быть не должно, и потому ни разу ничего ей об этом не сказала, а вчера, когда она пришла к нам, она казалась опять очень милой и славной, и я надеялась, что она больше не обижается и мы сможем дружить совсем как прежде.

Но как только мы сели в гостиной, Ирен принялась, как говорится, гладить меня против шерсти. Я заметила, как она бросила взгляд на мой новый мешок для спиц и клубков. Все девочки твердили мне, что Ирен завистлива, но прежде я никогда не верила им.

Первым делом она набросилась на Джимса… Ирен притворяется, будто обожает младенцев… она выхватила его из колыбели и расцеловала все его лицо. А ведь Ирен отлично известно, что я не люблю, когда Джимса целуют подобным образом. Это негигиенично. А потом, затормошив его до того, что он начал капризничать, она взглянула на меня с противным легким смешком, но сказала самым сладеньким тоном:

— Рилла, дорогая, у тебя такой вид, словно ты думаешь, что я отравлю ребенка.

— О, нет, Ирен, я этого не думаю — сказала я точно так жесладенько, — но ты знаешь, Морган говорит, что ребенка следует целовать исключительно в лобик, чтобы не заразить его какими-нибудь микробами, и я всегда придерживаюсь этого правила в отношении Джимса.

— Помилуй, неужели у меня столько микробов? — спросила Ирен жалобно.

Я знала, что она подшучивает надо мной, и у меня внутри все закипело… хотя внешне ничего не было заметно — ни пара, ни бульканья. Я была твердо намерена нессориться с Ирен.

Затем она посадила Джимса себе на колени и начала его подкидывать. Так вот, Морган говорит, что для младенца нет ничего хуже, чем такое подкидывание. Я никогдане позволяю никому подкидывать Джимса. Но Ирен подкидывала его, и несносному ребенку это нравилось. Он улыбнулся… впервые в жизни. Ему уже четыре месяца, а до этого дня он еще ни разу не улыбнулся. Даже маме и Сюзан не удалось выманить улыбку у этого существа, как они ни старались. А тут он улыбался, потому что Ирен Хауард подкидывала его! И говорите после этого о благодарности!

Должна признать, что улыбка очень изменила его лицо. На щеках у него появились две премилые ямочки, а его большие карие глаза лучились смехом. Впрочем, я считаю, что восторги Ирен из-за этих ямочек были просто глупыми. Можно было подумать, что она считает их творением своих рук. Но я продолжала невозмутимо шить и не восторгалась, так что вскоре Ирен, устав подкидывать Джимса, положила его назад в колыбель. Ему это, после того как с ним так долго играли, очень не понравилось, и он начал плакать и капризничал до самого вечера, хотя, если бы только Ирен не приставала к нему, он не причинил бы никому никакого беспокойства.

Ирен поглядела на него и спросила, часто ли он так плачет, словно никогда прежде не слышала, как плачет младенец. Я терпеливо объяснила, что дети должныплакать столько-то минут в день, чтобы разрабатывать легкие. Так говорит Морган.

— Если Джимс совсем не плачет, мне приходится заставлятьего поплакать по меньшей мереминут двадцать, — сказала я.

— О, неужели? — воскликнула Ирен со смехом, словно не веря мне.

Моргановский «Уход за новорожденным» остался в комнате наверху, а иначе я живо убедила бы ее в своей правоте. Затем она сказала, что у Джимса мало волос… она никогда не видела такого лысого четырехмесячного ребенка.

Я сама знаю, что у Джимса мало волос… пока;но Ирен сказала это тоном, который, казалось, подразумевал, что в отсутствии у него волос виновата исключительно я. Я сказала, что видела десятки младенцев, таких же лысых, как Джимс, а Ирен сказала, что «о, все в порядке» и что она не хотела меня обидеть… когда я вовсе не была обижена.