Рилла из Инглсайда

Папа, чтобы поддразнить Сюзан, уверяет, будто именно ее речь на собрании, где агитировали за покупку облигаций Займа Победы, изменила направление мыслей мистера Прайора. Не думаю, что в этом есть хоть доля правды, так как мистер Прайор очень резко отзывается на людях о Сюзан, с того момента как она абсолютно безоговорочного отвергла его попытку начать якобы любовное объяснение. Но Сюзан действительно выступила с речью… и к тому же лучшей из всех речей, прозвучавших на этом собрании. Это был первый такой случай в ее жизни, и она клянется, что он будет последним. Весь Глен присутствовал на том собрании, и прозвучало немало речей, но все проходило как-то уныло и не удалось вызвать никакого особого энтузиазма среди присутствующих. Такое полное отсутствие патриотического усердия потрясло Сюзан, горевшую желанием увидеть, как остров Принца Эдуарда превысит намеченные для него правительством показатели. Она все время негодующе шептала Гертруде и мне, что нет «никакого огонька» в речах, и, когда в конце собрания никто не подошел к сцене, чтобы подписаться на заем, Сюзан «вышла из себя». Во всяком случае, так она сама описывает свое состояние. Она вскочила на ноги — ее лицо под полями капора (Сюзан единственная женщина в Глене св. Марии, которая по-прежнему носит капор) было мрачным и решительным — и сказала, громко и язвительно: «Разумеется, дешевле говоритьо патриотизме, чем платитьза него. А мы ведь просим у вас милостыню… мы просим вас одолжить ваши деньги бесплатно! Без сомнения, кайзер будет очень огорчен, когда услышит об этом собрании!»

Сюзан абсолютно убеждена, что шпионы кайзера — олицетворением которых, вероятно, является мистер Прайор — сообщают ему обо всех событиях в нашем Глене.

Норман Дуглас выкрикнул: «Правильно! Правильно!» Какой-то парень сзади сказал: «Ну, а как насчет Ллойд Джорджа?» — тоном, который не понравился Сюзан. Ллойд Джордж для нее главный герой теперь, когда Китченера больше нет.

— Я во всем поддерживаю Ллойд Джорджа, — резко отозвалась Сюзан.

— Это, вероятно, его очень воодушевляет, — сказал Уоррен Мид с этим своим неприятным «хо-хо».

Слова Уоррена были все равно что искра, поднесенная к пороху. Сюзан тут же «ввязалась в схватку», как она выражается, и «сказала свое слово». И сказала она его великолепно. Уж в ее-то речи «огонька» было достаточно. Когда Сюзан распалится, она проявляет незаурядные ораторские способности, и то, как она «отделывала» этих мужчин, было одновременно и забавно, и удивительно, и действенно. Она сказала, что есть и другие такие же, миллионы таких, как она, которые поддерживают Ллойд Джорджа, и это его, действительно, воодушевляет. Это была основная идея ее выступления. Милая старая Сюзан! Она настоящий вулкан патриотизма, верности и презрения ко всевозможным уклонистам, и, когда она обрушила все это одним яростным потоком на свою аудиторию, равнодушных не осталось. Сюзан всегда уверяла, что она не суфражистка [106], но в тот вечер она показала, на что способны женщины, и заставила присутствовавших в зале мужчин буквально съежиться от смущения. Когда она разделалась с ними, они все были готовы плясать под ее дудку. Закончила она тем, что приказала им — да, приказала! — подойти к сцене и подписаться на Заем Победы. И после бурных аплодисментов большинство из них это сделали, даже Уоррен Мид. Когда на следующий день в шарлоттаунских газетах были опубликованы общие показатели результатов подписки на заем, мы обнаружили, что Глен опередил все остальные районы острова… и это, несомненно, заслуга Сюзан. Сама же она, когда вернулась домой в тот вечер, выглядела немного пристыженной и явно опасалась того, что ее могут обвинить в неприличном поведении: она призналась маме, что поступила не так, как «подобает леди».

Мы все, кроме Сюзан, вчера вечером впервые попробовали прокатиться в папином новом автомобиле. Поездка оказалась очень приятной, хотя закончилась бесславно — в канаве, из-за одной мрачной старой особы… а именно мисс Элизабет Карр из Верхнего Глена. Сколько мы ни гудели, она не пожелала дернуть вожжи, чтобы ее лошадь пошла ближе к обочине и дала нам проехать. Папа ужасно рассердился, но я, в глубине души, сочувствую мисс Элизабет. Будь я невозмутимой старой девой, трусящей одиноко по дороге в собственной бричке, запряженной собственной старой клячей, «в девических спокойных размышленьях» [107], я тоже не пожелала бы дернуть вожжи, когда какая-нибудь машина принялась бы нахально гудеть у меня за спиной. Я просто выпрямилась бы с таким же суровым видом, как мисс Элизабет, и сказала бы: «Сворачивайте в канаву, если уж так твердо решили меня обогнать».

И мы действительно въехали в канаву… и увязли по самые оси колес в песке… и сидели там, как дураки, в то время как мисс Элизабет подстегнула свою лошадь и победно уколесила прочь в своей бричке.

Вот Джем посмеется, когда я расскажу ему об этом в письме. Он знает мисс Элизабет с давних пор.

Но будет ли Венеция спасена?

19 ноября 1917 г.