Рилла из Инглсайда

— Так приятно снова увидеть здешние наши сумерки, — сказал Уолтер, присоединяясь к ней. — Я успел забыть, что море такое голубое, дороги такие красные, а в укромных лесных уголках не бывает никого, кроме фей. Да-да, феи все еще обитают здесь. Клянусь, я мог бы отыскать добрых два десятка фей под фиалками в Долине Радуг.

На миг Рилла почувствовала себя счастливой. Его слова напомнили ей прежнего Уолтера. Она надеялась, что он начинает забывать о терзавших его тревогах.

— А какое удивительно голубое небо над Долиной Радуг, правда? — сказала она, проникаясь настроением брата. — Голубое… голубое… пришлось бы произнести это слово сотню раз прежде, чем удалось бы выразить, до чего оно голубое.

Мимо прошла Сюзан; голова у нее была повязана платком, а в руках она несла охапку садовых инструментов. Док с дико горящими глазами крался за ней через кусты таволги.

— Может быть, небо и голубое, — заметила Сюзан, — но этот кот весь день был Мистером Хайдом, так что, вероятно, вечером пойдет дождь… об этом говорит и то, что я чувствую в плече ревматизм…

— Может быть, дождь и пойдет… но не думайте о ревматизме, Сюзан… думайте о фиалках, которые расцветут после него, — сказал Уолтер весело… слишком, пожалуй, весело, как показалось Рилле.

Сюзан взглянула на него неодобрительно.

— Право, Уолтер, дорогой, не знаю, что ты имеешь в виду, уговаривая меня думать о фиалках, — ответила она холодно, — а ревматизм не повод для шуток, в чем ты, возможно, сам когда-нибудь убедишься. Надеюсь, я не принадлежу к тем людям, которые вечно жалуются, что у них тут болит, а там ноет… особенно теперь, когда приходят такие ужасные новости. Ревматизм, конечно, не сахар, но я сознаю — и как нельзя лучше, — что это пустяки по сравнению с газовой атакой гуннов.

— О, боже мой, что вы говорите! — с чувством воскликнул Уолтер. Он круто повернулся и пошел обратно к дому.

Сюзан покачала головой. Она относилась с большим неодобрением к подобным восклицаниям с упоминанием Всевышнего.

— Надеюсь, он не скажет ничего подобного в присутствии своей матери.

Рилла стояла среди зацветающих нарциссов, и глаза ее наполнялись слезами. Вечер был испорчен для нее; она испытывала отвращение к Сюзан, которая своими речами причинила боль Уолтеру… И Джем… неужели он пострадал во время газовой атаки? Неужели он умер в мучениях?

— Я больше не в силах выносить эту неизвестность, — сказала Рилла в отчаянии.

Но она выносила ее — как и другие — еще неделю. Потом пришло письмо от Джема. У него все было хорошо.

«Папа, я вышел из этих боев без единой царапины. Не знаю, как мне и другим нашим ребятам это удалось. Ты найдешь подробности сражения в газетах… я не могу писать о том, как все было. Но гунны не прошли… и не пройдут! Джерри оглушило взрывом снаряда; он потерял сознание, но это была только легкая контузия. Через несколько дней он оправился. Грант тоже невредим».

Нэн получила письмо от Джерри. «Я пришел в сознание на рассвете, — писал он. — Не помнил, что случилось со мной, но думал, что мне конец. Я был совсем один и испуган… ужасно испуган. Со всех сторон от меня на этих отвратительных серых, мокрых, склизких полях лежали мертвые солдаты. Мне страшно хотелось пить… я думал о Давиде и колодезе Вифлеемском… [61]и о маленьком родничке под кленами в Долине Радуг. Мне казалось, я вижу его прямо перед собой… и ты, смеющаяся, стоишь по другую сторону его… и я подумал, что умираю. И мне было все равно. Честное слово, мне было все равно. Я испытывал лишь ужасный ребяческий страх оттого, что так одиноки вокруг меня мертвецы, а также нечто вроде удивления, как такое могло случиться со мной. Потом санитары нашли меня и увезли, а довольно скоро я обнаружил, что никаких серьезных травм у меня нет. Завтра возвращаюсь в окопы. Там нужен каждый, кто только может держать оружие».

— Смех ушел из мира, — сказала Фейт Мередит, которая зашла в Инглсайд, чтобы рассказать о письмах, полученных с фронта. — Помню, как я когда-то давным-давно сказала старой миссис Тейлор, что мир полон веселья и смеха. Но мир уже не тот.

— Теперь мир — это одни страдальческие стоны, — сказала Гертруда Оливер.

— Мы должны сохранить в нем немного смеха, девочки, — сказала миссис Блайт. — Иногда добродушный смех помогает почти так же хорошо, как молитва… но только иногда, — добавила она чуть слышно.

Последние три недели ей было очень трудно рассмеяться… ей, Анне Блайт, которая всегда смеялась так легко и от души. И, что было еще тяжелее, она так редко слышала теперь смех Риллы… Риллы, которую она прежде находила слишком беспечной хохотушкой. Неужели вся юность девочки будет омрачена войной? Но какой сильной, умелой и женственной она растет! С каким терпением она вяжет и шьет и руководит этими капризными и ненадежными членами молодежного Красного Креста! А как замечательно она справляется с Джимсом!