Рим 2. Легионы просят огня

Гемы. Леса вокруг молчали, глядя на центуриона.

"Отмахнемся ли мы от этой мошки? А?"

* * *

Когда начался бой, девушки переглянулись. Все они — дочери и сестры царей. И они должны быть достойны своих отцов и братьев.

В темноте закричали люди. Звон оружия, вопли ярости. Туснельда придвинулась к выходу из повозки. Что происходит? Может, пора брать оружие и драться — как положено настоящим германским женщинам?

Когда воинам приходилось плохо, женщины брали в руки оружие. Ни один мужчина не может отступить, если женщина сражается рядом с ним, плечом к плечу.

Ни один настоящий, поправила себя Туснельда.

Крики раненых и стоны умирающих. Грохот и лязг железа. Глухие удары.

Заложницы ждали.

Из мутной, предрассветной темноты вышел танцующим шагом высокий германец. В левой руке он держал факел. Пламя потрескивало, отсветы плясали на лице. Если бы не шрамы, воин был бы красивым… пожалуй, даже очень.

Где-то она его видела. Туснельда помотала головой.

Германец оглядел заложниц. Светлые равнодушные глаза. Девушки притихли.

Губы германца искривились. То ли улыбка, то ли гримаса — не поймешь.

— Ну и цветник, — сказал он насмешливо. — Прямо хоть букет делай. Привет, девушки!

Несмотря на странности, он обаятелен. Заложницы невольно прыскают.

— Командир! Надо уходить! — воительница появилась из темноты, с другой стороны от повозок. — Они сейчас будут здесь. Быстрее!

Германец кивнул.

Когда он повернулся, Туснельда увидела, что у их спасителя (или похитителя?) нет правой руки. Культя обмотана цветной тряпкой.

Однорукий. Убийца, о котором говорил Гай!

— Ты — Тиуториг? — одна из девушек распахнула глаза. — Тот самый… ой. — Подруга толкнула ее локтем.

— Какой тот самый? — однорукий вежливо улыбнулся.

— Тот, что забрался в дом Вара… и ранил преторианца. Говорят, ты это сделал из любви к одной из… одной из нас.

Девушка замолкает. Однорукий смотрит на нее без всякого выражения. Глаза ярко-голубые. Равнодушно-стеклянные.

Девушки затихли. Почему-то вдруг становится жутковато, словно находишься в страшном сне.

— Из любви? — он вдруг засмеялся. — Слышали, воины? Чтобы я делал что-то из любви? Боги, какой мусор в этих маленьких прекрасных головах!

Воины послушно засмеялись.

Туснельда нахмурилась.

Ее похитили или освободили? Как понимать происходящее? А если похитили, то…

Значит ли это, что она свободна от всех обязательств?

Об этом стоит подумать.

* * *

Туснельда, дочь Сегеста, царя хавков, 15 лет

…А где-то ждет человек, которого она назовет мужем. Настоящий мужчина и воин. Высокий, красивый, белокожий. И молодой. А не этот невысокий, смуглый и старый… конечно, старый, ему уже почти тридцать лет! Римлянин Гай, который думает только о мести.

Туснельда, сама того не замечая, облизнула губы.

Поцелуй.

Тот, что под звездным небом. Рядом с алтарем предков. Интересно, предки римлянина смотрели в это время на них? А ее предки? И что они подумали?

Боги римлянина и боги ее предков — разве они уживутся?

Гай. Как он ее обнимал. И думал при этом о другом. Он все время был не со мной, думает Туснельда рассерженно.

Как иногда трудно выбрать между мужчинами! Мужчинам всегда проще. Распушили хвосты, как тетерева на току, и довольны. А ты думай. Выбирай.

Римлянин Гай. Херуск Арминий. Один мрачный, ироничный и усталый, другой — молодой, ироничный и красивый.

Они чем-то неуловимо похожи. Оба умеют ее смешить. Оба кажутся старше, чем выглядят. Оба воины. Оба больше похожи на римлян, чем на ее соотечественников. У обоих невыносимый характер.

Оба ее любят. Оба?

Она другая. Порченая. Она не может понять, кого любит. Или — может?

Может быть, стоило бы выбрать… кого-то другого?