А что же Ганнибал – побежденный, униженный, лишенный средств для продолжения борьбы с ненавистным врагом? В характере Ганнибала пытался разобраться его, можно сказать, современник – Полибий. Он находил, что «некоторые черты его характера наиболее спорные». Одни считали Ганнибала «чрезмерно жестоким, другие – корыстолюбивым. Но относительно Ганнибала и государственных людей вообще нелегко произнести верное суждение; ибо некоторые утверждают, что природа человека проявляется в чрезвычайных обстоятельствах, причем одни люди выдают себя в счастии и власти, другие, наоборот, в несчастии, как бы те и другие ни сдерживали себя ранее того. Со своей стороны, суждение это я нахожу неверным».
Остается только согласиться с Полибием. Ганнибал бывал разным, но никогда – слабым и безвольным, никогда великий пуниец не опускал руки в полном бессилии. Ганнибал всегда оставался Ганнибалом. Побежденный Сципионом, он явился в родной город, где власть принадлежала враждебному Баркидам «совету ста четырех» (контрольный орган и высшая судебная инстанция в Карфагене, куда избирали согласно знатности рода).
«В те времена в Карфагене господствовало сословие судей, – характеризует Ливий этот совет. – Они были тем сильнее, что их должность была пожизненной – в ней те же самые люди оставались бессменно. Имущество, доброе имя, сама жизнь каждого – все было в их власти. Если кто задевал кого-нибудь из их сословия, против него ополчались все; при враждебности судей на такого сразу находился и обвинитель».
В обстановке необузданного владычества карфагенской аристократии Ганнибал был избран суфетом (должность, аналогичная римскому консулу). Он сразу же столкнулся с враждебностью всемогущего совета. Даже квестор, который должен был перейти в сословие судей, отказался подчиниться Ганнибалу, надеясь на «силу будущего могущества». Несчастный очень плохо знал великого пунийца. «Ганнибал послал вестового, чтобы квестора схватить, а когда того привели на сходку, произнес обвинение не столько ему, сколько всем судьям, пред высокомерием и властью коих бессильны законы и должностные лица».
В одночасье Ганнибал изменил древнее государственное устройство Карфагена. Он провел закон, чтобы судьи избирались не пожизненно, а на один год; и никто не мог занимать эту должность два срока подряд. Отобрав у аристократии монополию на неограниченную власть, сын Гамилькара подорвал и ее финансовое благополучие. Дело в том, что представители олигархии дружно разворовывали пошлины и различные сборы, поступавшие в казну; в результате у Карфагена не хватало денег даже на ежегодные выплаты Риму.
Ливий пишет: «Ганнибал сначала разузнал, какие существуют пошлины в гаванях и на суше, чего ради они взимаются, какая их часть уходит на покрытие обычных государственных нужд и сколько расхищается казнокрадами. Затем он объявил на сходке, что по взыскании недостающих сумм государство окажется достаточно состоятельным, чтобы платить дань римлянам, не прибегая к налогу на частных лиц, и сдержал обещание».
Не имея возможности собственными силами избавиться от Ганнибала, карфагенская знать принялась натравливать на него римлян. Доносы о том, что Ганнибал желает поднять на войну всю Африку, следовали один за другим. Глупцы! Таким изъявлением покорности Риму они пытались сохранить свое высокое положение, но добились лишь того, что лишили родину единственного человека, который мог противостоять хищнику, стремительно прибиравшему к рукам весь мир. Даже Публий Сципион Африканский, согласно Ливию, долго сопротивлялся принятию мер против Ганнибала: «Он считал, что не подобает народу римскому подписываться под обвинениями, исходящими от ненавистников Ганнибала, унижать государство вмешательством в распрю у карфагенян. Достойно ли, не довольствуясь тем, что Ганнибал побежден на войне, уподобляться доносчикам, подкреплять присягой напраслину, приносить жалобы?»
Все же римляне не преминули воспользоваться поводом, чтобы утолить свою ненависть к давнему противнику. В Карфаген прибыло высокое посольство из Рима с единственной целью: навсегда избавить мир от Ганнибала. И хотя истинная цель посольства была засекречена (говорилось, что римляне прибыли уладить спор между Карфагеном и Масиниссой), Ганнибал сразу же почувствовал опасность. «Заранее приготовив все для бегства, – сообщает Ливий, – он провел день на форуме, дабы отвести возможные подозрения, а с наступлением сумерек вышел в том же парадном платье к городским воротам в сопровождении двух спутников, не догадывающихся о его намерениях». Кони ждали Ганнибала в условленном месте. Вся ночь прошла в бешеной скачке, а на следующий день он прибыл «в свой приморский замок, что между Ациллой и Тапсом». Там стоял заранее снаряженный корабль с гребцами – сын Гамилькара все предусмотрел на шаг вперед и был готов к любым превратностям судьбы. «Так покинул Ганнибал Африку, сокрушаясь больше об участи своего отечества, чем о собственной».