Рим, Неаполь и Флоренция

На предпоследнем костюмированном балу карнавала 1814 года Теодолинда Р. замечает, что полковник Мальклер ей неверен. Едва успев вернуться к себе домой около пяти часов утра, этот офицер получает письмо на плохом французском языке, где от него требуют удовлетворения за обиду, какую именно, не указано. Взывая к его чести, Мальклера приглашают явиться немедленно с секундантом и пистолетами в Кассино деи Поми, местный Булонский лес. Он отправляется к приятелю, будит его, и, несмотря на снег и холод, с первыми же проблесками дня господа эти уже находятся в назначенном месте. Там они обнаруживают в качестве главного действующего лица какого-то очень низенького человечка, закутанного в меха; секундант незнакомца явно не желает разговаривать. Отлично! Заряжают пистолеты; отмеривают двенадцать шагов. Когда настало время стреляться, человечек вынужден был приблизиться. Мальклер с любопытством вглядывается в него и узнает свою любовницу Теодолинду Р. Он пытается обратить все в шутку, она осыпает его словами, весьма убедительно выражающими все ее презрение. Когда он делает попытку уменьшить разделяющее их расстояние, она говорит: «Не приближайтесь, или я стреляю». Ее секунданту с трудом удается убедить ее, что она не имеет на это права. «Разве моя вина, что он не хочет стрелять?» — говорит она секунданту; затем обращается к Мальклеру: «Вы чудовище, вы причинили мне величайшее зло, какое только возможно... Поединок вовсе не равный, как вы утверждаете. Если вы потребуете, мы возьмем один пистолет заряженный, другой — нет и будем стреляться в трех шагах. Я не хочу возвращаться в Милан живой, или вы должны умереть, и я приду к княгине Н. с известием о вашей смерти. Если бы я велела своим buli [101]заколоть вас, что мне было бы очень легко сделать, вы бы сказали: эти итальянцы — убийцы. Так стреляйтесь же, подлец, умеющий только оскорблять!» Все это рассказывали мне в присутствии человека, служившего г-же Р. секундантом. « Я всегда считал, — добавил он, — что Теодолинда твердо решила умереть». И действительно, несмотря на свою молодость и тонкую прелесть лица, она в течение трех лет была безутешна, что весьма удивительно в стране, где тщеславие не оказывает никакого влияния на постоянство решений. Она занималась только изучением латыни и английского, которому, в свою очередь, обучала дочерей. Когда ее секундант вышел из ложи, мне сказали, что во время той дуэли он считался отвергнутым вздыхателем Теодолинды и что он предложил ей лишить Мальклера возможности ссылаться на различие полов, если она согласится избрать его своим кавалером; она же ответила отказом. Признаюсь, что не очень уверен в точности всех этих подробностей. Удостовериться в них я смогу лишь в том случае, если буду находиться здесь через три месяца, когда возвратится г-н П., который уехал в Швейцарию отвезти своих детей в пансион Фелленберга. Но в основе своей рассказ этот правдив. Я люблю силу, но той силы, которая мне по сердцу, муравей может выказать столько же, сколько и слон.

Некий путешественник, из тех, что руководствуются путеводителем и отмечают иголкой (прокалывая дырочки на страницах книги), что именно они видели, говорил при мне одному любезному старику, напечатавшему описание своей поездки в Цюрих [102]. «Но, сударь мой, я только что из Цюриха и не видел там ничего того, что вы отмечаете. Сударь, я обращал внимание только на необычное. То, что в Цюрихе делается так же, как во Франкфурте, на мой взгляд, не заслуживает описания. Новое же редко, и, чтобы его увидеть, надо иметь особый глаз».

Честь госпожи Р. отнюдь не пострадала из-за этой истории, получившей невероятную огласку. «'E una matta», — говорили о ней (она сумасшедшая). В Милане общественное мнение относится к женщинам в вопросах любви так, как в Париже оно относится к мужчинам, когда дело касается политической честности. Каждый в министерстве продается, каждый ведет, как умеет, свою маленькую торговлю, и, если ему сопутствует удача, к нему ходят обедать, и гости, возвращаясь домой говорят: «Господин такой-то умеет выходить сухим из воды». Что же безнравственнее: женщине иметь любовника или мужчине продавать свой голос, чтобы прошел плохой закон или упала чья-нибудь голова? А ведь мы каждый день оказываем в обществе внимание людям, виновным в подобных грешках.