Рим, Неаполь и Флоренция

Я сел на одну из скамеек, стоящих на площади Санта-Кроче, и с восхищением перечел стихи Фосколо, которые находились в моем портфеле: я не замечал их недостатков, мне нужен был голос друга, разделяющего мое волнение.

...Io quando il monumento
Vidi ove posa il corpo di quel grande
Che temprando lo scettro a'regnatori
Gli all^or ne sfronda, ed alle genti svela.
Di che lagrime grondi e di che sangue:
E l'arca di colui che nuovo Olimpo
Alz`o in Roma a'Celesti; e di chi vide
Sotto l'etereo padiglion rotarsi
Pi`u mondi e il Sole irradiarli immoto,
Onde all'Anglo che tanta ala vi stese
Sgombr^o primo le vie del firmamento;
Te beata, gridai, per le felici
Aure pregne di vita, e pe'lavacri
Che da' suoi gioghi a te vers`a Apennino!
Lieta dell'aer tuo veste la Luna
Di luce limpidissima i tuoi colli
Per vendemmia festanti; e le convalli
Popolate di case e d'oliveti.
Mille di fiori al del mandano incensi:
'E tu prima, Firenze, udivi il carme
Che allegro l'ira al Ghibellin fuggiasco,
E tu i cari parenti e l'id"ioma
Desti a quel dolce di Calliope labbro
Che Amore in Grecia nudo e nudo in Roma
D'un velo candidissimo adornando,
Rendea nel grembo a Venere Celeste:
Ma pi`u beata che in un tempio accolte
Serbi l'Itale glorie, uniche forse,
Da che le mal vietate Alpi e l'alterna
Omnipontenza delle umane sorti
Armi e sostanze t'invadeano ed are
E patria e, tranne la memoria, tutto.
. . . . .
. . . E a questi marmi
Venne sperso Vittorio ad ispirarsi.
Irato a'patrii Numi, errava muto
Ove Arno `e pi`u deserto, i campi e il cielo
Des"ioso mirando; e poi che nullo
Vivente aspetto gli molcea la cura,
Qui posava I'austero, e avea sul volto
Il pallor della morte e la speranza.
Con questi grandi abita eterno: e l'ossa
Fremono amor di patria...

[229]

Через два дня воспоминание о всем перечувствованном вызвало у меня дерзкую мысль: для счастья лучше, говорил я себе, иметь бесчувственное сердце.

23 января.Весь вчерашний день я провел в какой-то мрачной задумчивости об историческом прошлом. Первый мой выход был в церковь дель Кармине, где находятся фрески Мазаччо. Затем, не ощущая в себе того расположения духа, какое надобно для созерцания картин дворца Питти или галереи, я отправился осмотреть гробницы Медичи [230]в Сан-Лоренцо и часовню Микеланджело, названную так из-за статуй, созданных этим великим человеком. Выйдя из Сан-Лоренцо, я стал наугад бродить по улицам. В глубоком безмолвном волнении (с широко раскрытыми глазами и не произнося ни слова) созерцал я эти дворцы, воздвигнутые около 1300 года флорентинскими купцами: это настоящие крепости. Вблизи Санта-Мария-дель-Фьоре (построенной в 1293 году) смотрел я на аркады в слегка готическом стиле, изящная стрелка которых образуется соединением двух кривых линий (подобно верхней части лилий, выбитых на пятифранковых монетах). Такую форму имеют все входные двери флорентийских домов. Но наши современники замкнули стеной аркады, окружавшие огромную площадь, посреди которой одиноко высится Санта-Мария-дель-Фьоре.

Я был счастлив, что никого здесь не знаю и ни с кем не должен разговаривать. Это средневековое зодчество целиком завладело моей душой: мне казалось, я живу во времена Данте. Сегодня у меня не возникло, может быть, и десяти мыслей, которые я не смог бы выразить стихами этого великого поэта. Мне даже стыдно, что я все время говорю о себе и могу прослыть эготистом.