Вот так осматривают музеи в Риме: медленно переходя из комнаты в комнату, при открытых в волшебную ночь окнах, то и дело останавливаясь перед тем, что тебе понравится. Я там встретил множество старых знакомых, которых прежде никогда не видел. «Венера Эсквилинская», белая, стройная и такая юная! Я долго стоял и смотрел на еще более прекрасную статую, одну из самых изысканных в Риме, изображающую неизвестную девушку, которая стоит, прислонившись к стене, и рассматривает что-то с большим вниманием. Она по шею закутана в свою столу, и в ней столько жизни, что так и ждешь, что она вдруг вздохнет и отвернется. Волосы забраны назад, оставляя открытыми уши. Она чуть наклонилась вперед и опирается на правый локоть. Говорят, это муза Полигимния, одна из дочерей Зевса, муза священных песнопений и изобретательница лиры — языческая святая Цецилия. Но я подозреваю, что в действительности это была возлюбленная скульптора, в которую не может не влюбиться всякий, кто увидит статую.
Я пересек площадь, направляясь к Капитолийскому музею напротив. Залитая светом мечта эпохи Возрождения была само совершенство и, как всегда, ожидала ночных праздных гуляк и музыки. Как раз под аркой музея, в маленьком дворике, я увидел старого негодяя «Марфорио» — знаменитого собеседника «Пасквино», состязавшегося с ним в остроумии, одну из немногих древних статуй, которую никогда не закапывали. Это крупный, представительный мужчина с густой шевелюрой и бородой. Он, будто на пиру, держит в руке небольшой кубок, из которого льется тонкая струйка воды. Возможно, так падал свет, но статуя показалась мне зловещей. «Марфорио» обладает яркой индивидуальностью. Неудивительно, что он выжил: нужно быть смелым человеком, чтобы решиться, например, ударить его молотком.
Наверху, обходя комнаты, полные мраморных фавнов, вставших на дыбы кентавров, жестоких молодых Панов, я снова встретил старых знакомых. Там был «Умирающий галл» с усами летчика Королевских военно-воздушных сил, который очень напоминал мне молодых людей двадцатых годов XIX века в «Ритце» или Беркли.
Далее, «Венера Капитолийская». Кто-то, желая спасти «Венеру» от христиан и боясь, что ее отправят в огонь, как языческую богиню, тщательно замуровал ее в тайнике, где она и провела все Возрождение, выйдя на свет совершенно неповрежденной в XVIII веке. Это одна из самых красивых статуй Венеры, хотя и очевидно, что в Древнем Риме не ценили тонкую талию — это достижение Средних веков с их корсетами. В начале XX века, когда мэром Рима был принц Просперо Колонна, он дал большой прием в Кампидольо в честь прибывшего с визитом кайзера Вильгельма II, а после приема высокого гостя повели по музеям. Пресса отметила интерес монарха к всемирно известному шедевру. В действительности произошло вот что: когда мэр Рима и кайзер подошли к «Венере Капитолийской», принц Колонна сказал: «Ваше величество, разрешите представить вам мою законную жену». Покойная герцогиня Сермонета рассказывает эту историю в своей автобиографии «Былое» («Things Past»).
Огромное количество портретных бюстов в галереях снова напоминают нам, насколько викторианцы внешне походили на римлян. В капитолийском музее есть лица, которые могли бы принадлежать владельцам бирмингемских мануфактур или членов общества трезвости. Среди них также полно викторианских чиновников, военных и церковников. Не знаю, почему римский тип, который сейчас совершенно вывелся в самом Риме, так укоренился в Англии столетие назад. Не могу предложить никакой версии. Вряд ли это можно объяснить вколачиванием произведений классиков розгами.
Подобно Ватиканским галереям, Капитолийский музей — хорошее место для изучения лиц цезарей. У Юлия самое эмоциональное лицо. Это подвижное лицо актера. У Августа — лицо печальное и красивое. Тит — самовлюбленный, Нерон — ненадежный. Тиберий выглядит злым человеком, и в его внешности нет и намека на величие, ему приписываемое. На иных портретах у него злобный маленький рот, который напоминает мне рты некоторых ирландцев. Калигула — совершенно очевидно, испорченный и неприятный молодой человек. Зато облик Клавдия, столь часто осмеиваемого, полон достоинства, и лицо у него умное, задумчивое. Вероятно, ранняя дряхлость Нерона вызывала отвращение. В юности он был красив, но ко времени своего самоубийства в возрасте тридцати одного года имел двойной подбородок и дряблую, как у шестидесятилетнего пьяницы, шею.
Изготовление мраморных и бронзовых императоров, вероятно, было прибыльным бизнесом в Риме. Лики императоров рассылались государством по городам и весям Империи, подобно тому как фотографии царствующего монарха рассылаются сейчас в британские посольства. Вероятно, ожидали верности, даже от жителей мест столь отдаленных, как берега Черного моря, с которых историк Арриан, будучи легатом в Трапезунде, писал Адриану: