Рим рукоплещет!

у меня не было лошади, а своей лошади мне никто не доверял.

Конечно, роль зрителя меня не устраивала, и я с нетерпением ждал того дня, часа, когда смогу приступить к тренировкам. Я волновался порядочно. Смогу ли сам выбрать лошадь или придется брать ту, что дадут?

Нет, выбирать не пришлось. За мной были закреплены два молодых табунных жеребца: Ингас и Сакс.

Ингас мне очень понравился. Это был красавец буденновской породы бурой масти с белыми носками. Как не был он похож своим характером на Штемпеля или Тевтона. Они капризничали из озорства, а этот… Этот был злой, строптивый, как, впрочем, большинство табунных лошадей. Подчиниться человеку, как видно, он считал ниже своего достоинства. С большим трудом я приучил его к себе. Но сесть на себя он никак не хотел разрешить. Стоило ему только почувствовать на себе всадника, как он поднимался на дыбы, делал "свечку" и шел на задних ногах.

Маститые спортсмены подсмеивались надо мной: "Ты что, Филатов, цирковые номера отрабатываешь?"

Но я держал себя в руках. Надо было во что бы то ни стало переломить строптивость Ингаса.

Бывало, как только Ингас пытается подняться на дыбы, я слегка освобождал поводья и резким посылом шенкелей и шпорами, а иногда, - правда, в очень редких случаях - и хлыстом заставлял его идти вперед. Когда лошадь продвигаешь, не держишь ее на месте, она, естественно, становится на четыре ноги. А от неприятного ощущения шпор хочет убежать…

У Ингаса выработался условный рефлекс: встанет на дыбы - получит болевое ощущение. Больше "свечек" он не делал и стал ходить на четырех ногах. Это была моя первая над ним победа, но в такой борьбе прошло немало времени. Характерец у него, прямо сказать, был не золотой.

Примерно через месяц после того, как я начал работать с Ингасом, это было в мае 1953 года, в Ростов приехал маршал Семен Михайлович Буденный. Маршал захотел осмотреть молодняк, выращенный конными заводами, а также лошадей конноспортивной команды.

Веду и я Ингаса. Много неприятных минут доставил он мне за один месяц работы. При всей моей неудержимой любви к лошадям я начал его недолюбливать… И здесь, на выводке, он показал свой отвратительный характер. Увидел лошадей, табунный дух в нем вспыхнул, и я еле-еле, чуть не повиснув на поводьях, сдерживал его. Надо было стать на определенном месте, где для показа комиссии останавливаются все кони, а он волоком тащит меня, и нечего думать об остановке. Неужели вот так и проволочит он меня мимо маршала и членов комиссии?.. Осталось каких-нибудь два-три метра! Оскандалюсь на всю жизнь… В это время фотокорреспондент приготовился сфотографировать комиссию во главе с Семеном Михайловичем. И вдруг Ингас совершенно неожиданно успокоился и принял такую красивую позу, что маршал сказал корреспонденту:

- Нас вы успеете фотографировать. Снимите Ингаса, посмотрите, какая прекрасная лошадь, и ведь это сын Истукана! (маршал отлично знал лошадей и помнил все родословные). - Не ожидал! Поздравляю, товарищ старший лейтенант, с таким прекрасным конем, желаю успеха в работе.

Я гордо повел Ингаса с выводки.

"Нет! - подумал я. - Уж коли маршал так лестно отозвался о тебе, то я выезжу тебя, несмотря на всю твою строптивость, чего бы это мне ни стоило…"

В этот же день у меня произошел несчастный случай. Не с Ингасом. Кроме него и Сакса, у меня была еще одна чистокровная лошадь-Гонг. Мне не терпелось посоревноваться в прыжках с лучшими конкуристами. Гонг по своим статьям был изумительный прыгун. Прыгать разрешалось только в присутствии тренера, а я, считая себя хорошим прыгуном, решил, что могу прыгать самостоятельно, и, не спросив разрешения тренера, в неположенное время решил потренировать Гонга на прыжке через препятствие, выложенное из тюков сена.

Так как мой поступок был нарушением дисциплины, то я очень спешил и препятствия с обратной стороны не осмотрел. Сделал прыжок и уже в воздухе увидел, что на земле валяется тюк сена. Гонг передними ногами врезался в этот тюк, а он был обмотан проволокой, и лошадь порезала связки путового сустава. Кровь из ноги так и хлестала. Кое-как довел ее до конюшни… Врач обработал рану, а я всю ночь просидел около покалеченного коня в деннике. Как я себя проклинал, какие зароки не давал на будущее!.. Под утро пришел тренер и сухо сказал мне:

- Идите, Филатов, отдыхайте. Теперь вы ей уже не нужны.

За нарушение дисциплины я заплатил слишком дорогой ценой. Гонг выздоровел, но как спортивный конь он из строя вышел.

Я продолжал заниматься с Ингасом. А он выкидывал все новые фокусы: поворачиваю его направо, а он идет налево, поворачиваю налево-норовит идти направо. Никакого сладу. И не знаешь, что еще у него на уме, какой он выкинет сюрприз.

Я набрался терпения - переборю! В ход пустил и ласку, и принуждение, и наказание. Постепенно, очень медленно, но упорно, добивался своего.