Рима отвечает на вопросы

Потом вместо людей-сигнальщиков стали устанавливать цепочкой башни-сигнальщики с руками-крыльями. Расстояние между постами сразу намного удлинилось. Еще бы! Большие крылья издалека видны. На башне сидели люди и по-разному переставляли эти крылья, передавая телеграммы семафорной азбукой. А на соседней башне ее принимали и отправляли дальше. День-деньской, словно мельницы, трудились башни. Но наступала ночь — и, хоть маши они крыльями, хоть не маши, толку никакого! Где уж там, когда и в двух-то шагах не видно ни зги!

Вот тогда-то родился телеграф, которому была не страшна даже самая темная ночь. Изобрели его у нас в стране в начале прошлого века и нарекли длинно: «Ночной скорый дальнописец, или Телеграф о семи фонарях». Новинкой «о семи фонарях» передавались сообщения днем и ночью, да не за версту, а за десять верст, даже больше. Семь его фонарей были цветными, каждая буква обозначала сочетание разных цветов. Цветовую телеграмму принимали, глядя на красные, синие, желтые, зеленые, белые фонари в подзорную трубу.

Самая длинная в мире линия такой светофорной связи действовала в середине прошлого века между Петербургом и Варшавой. И все 1200 километров, от башни к башне, каждый сигнал проходил всего за 15 минут. По тем временам — быстрее быстрого. Это был зрительный, или, как говорят ученые, оптический, телеграф, основанный на физических законах распространения света.

Но фонари, даже самые мощные, это все-таки только фонари. Их свет виден не на такое уж большое расстояние. Мало того, что лучи в пути рассеиваются, им еще мешают туманы и дождевые завесы. Вот если бы собрать лучи от фонаря в один пучок!.. Их в пучок и собирают, причем давно. С помощью линз или зеркал. И тогда... тогда получается прожектор, сильный, направленный луч которого светит на многие километры, издалека обшаривая по ночам небо и землю. Такой прожектор, на радость капитанам кораблей бросающий свой яркий луч далеко в море, установлен на каждом маяке.

Всем хорош прожектор — ярок, далеко бросает свой луч. Но, к сожалению, всегда только по прямой линии. Под углом луч идти не может. Вот если бы свет пустить по трубе!..

А что? Водопровод есть. Газопровод есть. И нефтепровод есть. Почему бы в таком случае не быть и светопроводу? Свет по трубе, по этой надежной дорожке, направо, налево — куда угодно побежит. Вот только захочет ли он бежать по трубе, вернее, сможет ли, это ведь не вода, не газ, не нефть?

А это смотря по какой трубе.

А СВЕТ И ПРАВДА ЛЬЕТСЯ!

Самыми знаменитыми в мире стеклодувами были венецианцы. Их стекло, их зеркала славились по всему миру. Когда великие мастера города Венеции выдували из расплавленной стеклянной массы свои затейливые вазы, каждая светилась всякими, какие только есть, красками. Потому и назывались их вазы и прочее миллефьоровыми — тысячецветными. Венецианцы уже давно приметили, что свет внутри прозрачных стеклянных изделий идет не прямиком, а многократно отражаясь от их стенок, преломляясь в них, и прекрасно пользовались этим для создания своей поистине стеклянной радуги.

А в прошлом веке один ученый обнаружил еще одно удивительное явление. Когда он ярко освещал лампой наполненный водой сосуд, а затем выпускал воду и она, как это часто бывает, вытекала эдакой струей-дугой, то по такой же дуге «тек» и... свет. Он лился по сверкающей водяной струйке, изгибаясь в точности как она.

Хотел того ученый или не хотел, не важно, главное другое — у него получился самый настоящий световод, «водяной» световод.

Вот тогда все и задумались: позвольте, но раз свет в буквальном смысле слова льется по жидкой водяной струе, почему бы ему в таком случае не литься-струиться, во-первых, куда нам надо и, во-вторых, по «застывшей струе», а проще говоря, по стеклянному волокну?

Подумать-то ученые об этом подумали, но на том все в ту пору и кончилось. Вновь вспомнили о световодах лишь через сорок с лишним лет.

В одном городе захотели осветить подвалы дневным светом. Но лампочек дневного света тогда еще не было. Вот и смекнули: а что, дескать, если свет доставлять сюда, как воду, извне, снаружи? Взяли тонкие полые трубы, покрытые изнутри блестящим металлом, и солнечный свет зигзагом заструился по ним в дотоле темные подземелья, где стало светло, как днем.

Но забыли и об этом светотрубопроводе. Вспомнили и о нем, и о других предыдущих опытах спустя еще сорок лет, в 1951 году. Именно тогда в разных странах одновременно за световоды взялись всерьез. Ученые брали и отдельные стеклянные волоконца, и пучки таких волоконец, и целые жгуты, составленные из пучков, заботясь прежде всего о том, чтобы все эти сотни и даже тысячи волоконец были как можно тоньше, прозрачнее и чтобы уложить их не забыли в строго определенном порядке (ученые говорят о «регулярно уложенных волоконцах»).

Чтобы свет струился по светопроводу еще лучше, стеклянные волоконца обязательно отделяют одно от другого, облачая каждое в этакое пластиковое «платьице».