Римляне и варвары. Падение Западной империи

Как ко всему этому относились жители Италии? Сначала поговорим о городах. Больше всего информации мы имеем о Неаполе. В самом начале войны, обращаясь к неаполитанцам, Велизарий, по словам историка, разъяснил, что он пришел «освободить» Италию⁵⁶. Тогдашнее положение Италии при остроготах он назвал «рабством»⁵⁷, сравнив Италию с Африкой и Сицилией до повторного завоевания их византийцами. Выбор между имперским правлением и правлением готов он представил как выбор между «свободой» и «рабством»⁵⁸. Однако Прокопий нигде не говорит о том, что неаполитанцы разделяли это мнение. Историк упоминает о четырех гражданах Неаполя, называя их имена. Первым из неаполитанцев, кто вел переговоры с Велизарием, был некий Стефан. Его речь, в передаче историка, совсем не была провизантийской, его единственной заботой было предотвратить нападение на город⁵⁹. Велизарий не исключал возможности, что неаполитанцы смешаются с готским гарнизоном и вместе будут защищать город⁶⁰. Но затем Велизарий деньгами склонил Стефана к тому, чтобы тот помог ему привлечь на свою сторону горожан, после чего Стефан действительно советовал неаполитанцам не сопротивляться⁶¹. Заметим, что Стефан согласился на это только потому, что ему заплатили. Единственным убежденным сторонником византийцев был не неаполитанец, а сирийский купец по имени Антиох, торговавший со всем Средиземноморьем. Распространение власти Византии на город, в котором он жил, конечно, было выгодно для его коммерции⁶². С другой стороны, два неаполитанца — Пастор и Ас-клепиодот — горячо поддерживали готов и не желали никаких перемен в положении города. Единственный аргумент, который они приводили, обращаясь к населению, — это разумная выгода. Поддерживать готов было более разумно, потому что если готы победят — а горожане, очевидно, ожидали, что они победят, — то они жестоко накажут неаполитанцев⁶³. И наконец, евреи-неаполитанцы были также на стороне готов. Во время атаки они защищали доверенный им кусок городской стены с упорством и яростью. Дело в том, что остроготские короли, как и большинство других королей-ариан, хорошо обращались с евреями⁶⁴.

Даже такой опытный летописец, как Прокопий не смог скрыть тот факт, что из всех жителей города только один купец-иностранец поначалу стоял на стороне византийцев. Из рассказа Прокопия у нас не возникает впечатления, что горожане были счастливы при мысли о возврате в Римскую империю. И историк, и сам Велизарий понимали, что они пытаются возродить старую Римскую империю Августа и Константина. Неизвестно, понимали ли это неаполитанцы, и если да, возможно, подобная перспектива их вовсе не радовала. Больше всего их тревожило то, каким наказаниям подвергнут их готы, если горожане поддержат Велизария и тот проиграет войну⁶⁵. Поэтому сразу после начала осады неаполитанцы послали гонца к королю Теодату в Рим, прося о немедленной помощи⁶⁶. Прокопий объективности ради пишет, что в тот день, когда Велизарий атаковал Неаполь, горожане «стали пленниками и вновь обрели свободу»⁶⁷ Однако сами неаполитанцы вряд были с этим согласны, ибо, как только город оказался в руках византийцев, там началась кровавая резня. Больше всех свирепствовали гунны из армии Велизария. Они не пощадили даже церквей, убивая многих из тех, кто в них укрывался. Прокопий изо всех сил старается скрыть масштабы бедствия, постигшего Неаполь, но другие имеющиеся у нас источники ему противоречат⁶⁸.

Стоит нам обратиться к более мелким источникам информации о падении Неаполя, и становится ясно, насколько изобретателен Прокопий в своем повествовании. Подробно описывая споры и дискуссии о том, стоит ли впускать в город византийскую армию, он тем самым как бы размывает четкую картину самого события (хотя и не прибегает к откровенной лжи). Между тем наши второстепенные источники со всей определенностью утверждают, что неаполитанцы отказались впустить Велизария в город⁶⁹. В конце концов, и готский гарнизон, и горожане были с одинаковой жестокостью истреблены. Нападавшие особенно любили убивать мужей на глазах у жен. Они не щадили никого, ни священников, ни монахов, ни монахинь. Жалости не было ни к кому⁷⁰. И эта жестокость себя оправдала. Позже римляне сами впустили Велизария в свой город, «опасаясь, что с ними может случиться то же, что случилось с жителями Неаполя»⁷¹.