Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима

В конце Республики, а еще чаще в последовавшую за ней императорскую эпоху ланисты стали нанимать свободнорожденных, причем те давали страшную клятву бойцов-добровольцев о том, что их можно «жечь, вязать, сечь и казнить мечом». Тот, кто унижал себя до такого состояния, принадлежал чаще всего к категории социально отверженных, гонимых нуждой, отчаянием и другими жизненными невзгодами. Но и те, кто раз оступились и не могли уже включиться в нормальную жизнь, видели в школе гладиаторов и арене свое последнее пристанище. Кроме того, и радость грубой силы побуждала кое-кого хвататься за орудие убийства, так что среди добровольцев было и немало доблестных и отважных рубак и искателей приключений, которые скучали от монотонности «Рах Romana», не находили в нем применения способностям и стремились потешить себя, занявшись боевым ремеслом гладиатора.

«Скольких же бездельников страсть к оружию соблазняет наниматься на гладиаторскую службу!» — восклицает Тертуллиан, христианский писатель, живший около 200 г. н. э. Сюда же можно причислить и группу воинов, которых император Септимий Север (193–211 гг. н. э.) уволил из своей преторианской гвардии. Это были италийцы, которым запрещалось в дальнейшем служить в гвардии. Некоторые из этих воинов, оказавшись на улице, опустились и стали промышлять разбоем, другие добровольно подались в школы гладиаторов.

В риторических школах, — так сказать, «университетах» Римской империи — в качестве тем для декламации охотно выбирали чувствительные сюжеты о том, почему свободнорожденный продал себя в гладиаторы. Так, например, рассказывали душещипательную историю одного благородного юноши, который завербовался в гладиаторы, с тем чтобы полученными деньгами оплатить погребение своего отца. Похожие романтические мотивы приводит в своем очерке-диалоге «Токсарид» философ Лукиан Самосатский. В Амастрии (Амасре), на побережье Черного моря, скиф Сисинн изъявил готовность сразиться в поединке с гладиатором за 10 000 драхм,[28] с тем чтобы вызволить своего друга из нищеты. К таким слащавым рассказам, практиковавшимся в риторических школах, вряд ли можно относиться серьезно, хотя, безусловно, иногда попадались отдельные неудачники, которые, не имея никаких других средств к существованию, вступали в школу гладиаторов из благородных побуждений.

Свободный гражданин, нанимавшийся на гладиаторскую службу, должен был в присутствии нанимателя сделать перед народным трибуном соответствующее заявление, причем одновременно устанавливалась и цена за его выступление. По указу императора Марка Аврелия (161–180 гг. н. э.) такому добровольцу причиталось не более 200 сестерциев, т. е. мизерная сумма. При помощи столь низкого тарифа, выплачивавшегося лишь самым заурядным гладиаторам, пытались удержать более достойных граждан, оказавшихся в трудном положении, от этого отчаянного шага.

Общественное положение такого auctoratus, как называли вольнонаемных гладиаторов, было аналогично положению раба, о чем свидетельствует и приведенный выше текст клятвы. Он признавал тем самым право своего господина и «работодателя» распоряжаться его жизнью и смертью в течение всего срока службы. Но тем не менее он мог вновь выкупить себя досрочно и даже до того, как вообще начинать поединки. Если в течение договорного срока он оставался живым, то в качестве признания он получал особое вознаграждение. Он вновь становился свободным, но, разумеется, мог и вторично наняться на гладиаторскую службу, причем в этом случае за его выступление по тарифу, установленному Марком Аврелием, выплачивалось уже до 12 000 сестерциев. Граничившую с чудом сноровку в искусстве выживания продемонстрировал гладиатор-вольноотпущенник Публий Осторий в Помпеях, одержавший (если верить его собственным словам) победу в 51 поединке. В этой связи неудивительно, что ушедшие на покой заслуженные гладиаторы пользовались спросом, ибо тот, кто годами противостоял смерти на арене, должен был быть настоящим рубакой. И для того чтобы уговорить таких ветеранов выступить хотя бы в одном-единственном поединке, император Тиберий (14–39 гг. н. э.) был вынужден как-то предложить 1000 золотых монет.

Учитывая то, что у гладиаторов-добровольцев была более высокая репутация, чем у их подневольных соперников, появлялся соблазн хитростью и силой принуждать «добровольцев» заняться кровавым ремеслом. Сенека Старший[29] сообщает, что уже в начале Империи раздавались жалобы на бессовестность некоторых богатых граждан, которые, пользуясь неопытностью молодых людей, обманным путем заманивали в гладиаторские школы как раз самых красивых и пригодных к несению воинской службы юношей.