Римская история

Парфянская война и успехи римских войск в Армении и Месопотамии стимулировали в кругах образованных людей империи интерес к историческим исследованиям. События, происходившие на Востоке, описывались многократно самыми разными писателями. Обзор этих исторических исследований преложил Лукиан Самосатский, знаменитый сатирик, один из ключевых деятелей Греческого Возрождения, в своем замечательном трактате "Как следует писать историю". Он рассмотрел существующие исторические сочинения и подчеркнул их очевидную неудовлетворительность. Прежде всего, большинство произведений подобного рода представляли собой явные подражания. Некоторые строились по образцу истории Пелопонесской войны, принадлежащей перу великого историка Фукидида (460–396 гг. до н. э.). Особо подчеркивался при этом аттический дух сочинений, по всякому поводу действующие лица произносили помпезные и бессмысленные речи. Даже начало иногда полностью совпадало с началом труда афинского историка (за исключением имени сочинителя и названия противников в войне): "Креперей Кальпурниан Помпейополит написал историю войны парфян и римлян, как они воевали друг против друга, начавши свой труд тотчас после ее возникновения". Особенно много ассоциаций вызывала чума, возникшая как в ходе Пелопонесской, так и в ходе Парфянской войны. Она описывалась почти такими же словами что и у Фукидида. Другим объектом подражания была «История» Геродота (ок. 484–425 гг. до н. э.). Противостояние империи и парфянского государства напоминало рассказ о борьбе греков с персами в V в. до н. э., при этом эпигоны подражали Геродоту даже в стиле. Произведения, выдержанные в ином духе, представляли собой простой и сухой перечень фактов. Общим для всех историков этой поры Лукиану представлялась неспособность обращаться с фактическим материалом. События, слова и действия исторических персонажей зачастую выглядели искаженными, льстивыми для своих и уничижительными для врагов. Историки-дилетанты измышляли собственные факта, придавали особое значение тем вещам, которые такового не имеют, а с по-настоящему важными сведениями обращались весьма произвольно. Любопытно еще одно наблюдение Лукиана, которое, похоже, можно применить и к Аппиану: "Вследствие своего крайнего аттицизма и в стремлении к строгому и чистому языку он нашел нужным переделывать римские имена и переводить их на греческий язык. Так, Сатурнина он назвал Кронием, Фронтона — Фронтидом, Титана — Титанием, и так далее, часто еще смешнее".

Лукиан формулирует свои требования к историческому исследованию. У автора необходимо наличие двух качеств: государственного чутья и умения излагать свои мысли. Первому научиться нельзя — оно дается или не дается человеку от природы. Второе вырабатывается при помощи непрерывных упражнений и подражания классическим авторам. Разумеется, историк должен в совершенстве владеть материалом: если он пишет о военном искусстве, он с необходимостью должен знать основные приемы стратегии и тактики ведения войны. Суждения его должны быть свободны, и ему не следует никого бояться и ни на кого надеяться. Субъективные представления, пристрастим и антипатии следует оставить в стороне и не включать в свое изложение. При этом изящество стиля и языка не имеет особого значения, а от речи требуется в основном ясность и отчетливость, достойная свободного человека. Труд Аппиана во многом отвечает тем требованиям, которые сформулировал его блестящий современник.

"Римская история" по своей композиции и структуре обладает определенным своеобразием, что вынуждает к рассмотрению тех логических оснований, на которых Аппиан строил свой труд. Историк подчеркивает «простоту» и «нетеоретичность» своих взглядов. Он крайне скептически высказывается о философах. По его мнению, философия — не более чем утешение для тех, кто пребывает в бедности и не смог пристроиться к государственной деятельности. Философы "высказывают горькие упреки по адресу богатых и стоящих у власти, заставляя подозревать в них не столько презрение к богатству или власти, сколько проявление зависти" ("Митридатовы войны", 28). Таким образом, Аппиан вполне разделял предвзятое отношение людей своего времени к «длинноволосым» бродячим и нищим проповедникам (как правило, киническим или пифагорействующим), считая, что для своего исторического труда он не может почерпнуть у них ничего ценного.