Римская история

XCVI. Смерть Агриппы [286] (он многочисленными подвигами облагородил незнатность своего происхождения и добился того, что стал тестем Нерона [287]; детей Агриппы, своих внуков, божественный Август усыновил под именами Гая и Луция) приблизила к Цезарю Нерона: ведь дочь Цезаря Юлия, бывшая прежде женой Агриппы, вышла замуж за Нерона. (2) Вслед за тем Нерон провел Паннонскую войну [288], не завершенную Агриппой и, о консул [289], твоим дедом М. Виницием, - великую, жестокую, опасную, из-за соседства угрожавшую Италии. Мы опишем в другом месте [290] паннонское население и племена далматов, расположение областей и рек, количество и диспозицию сил, а также множество побед, одержанных в этой войне великим военачальником. Этот труд сохранит свою форму. Нерон, причастный к этой победе [291], отметил ее овацией.

XCVII. Но в то время как в этой части империи все операции увенчались успехом, в Германии потерпел поражение М. Лоллий [292]. Этот человек, ставивший наживу выше правильного ведения дел, был порочен во всем, но более всего - лицемерен. Итак, потеряв орла пятого легиона [293], он вызвал Цезаря из Рима в Галлию. (2) Затем забота о Германской войне, а также ее бремя были переданы брату Нерона Друзу Клавдию, юноше столь многочисленных, столь великих добродетелей, какие только можно получить от природы или достичь усердием. Трудно сказать, в чем больше он проявил свое дарование, в военном деле или в мирных занятиях, (3) но, бесспорно, очарование и прелесть его характера, а также его отношение к друзьям, которых он, как говорят, ценил наравне с собою, были неподражаемы. Красотою же он приближался к брату. И вот несправедливость судьбы похитила этого усмирителя большей части Германии, пролившего во многих местах много крови ее народов во время своего консульства, когда ему еще не было тридцати лет. (4) Тогда тяжесть этой войны была передана Нерону, и он распорядился ею в соответствии со своей доблестью и обычной удачей [294]. Проникнув с победой во все области Германии, без какой-либо убыли для порученного ему войска, - что всегда было главной его заботой, - он окончательно усмирил Германию, почти доведя ее до состояния провинции, обложенной податью. Тогда ему были дарованы второй триумф и второе консульство.

XCVIII. Пока описанные нами события происходили в Паннонии, грозная война разразилась во Фракии. Все ее взявшиеся за оружие племена и народы были укрощены доблестью Л. Пизона [295], и ныне мы имеем усерднейшего и в то же время наиболее уравновешенного стража безопасности Рима [296]. (2) Как легат Цезаря он воевал три года с этими в высшей степени свирепыми племенами, нанеся им множество поражений то в регулярном бою, то во время приступа, и, возвратив их к прежнему мирному состоянию, вернул Азии безопасность, Македонии - мир [297]. (3) Об этом человеке мы должны узнать и понять следующее: в его характере были смешаны энергия и изнеженность, и едва ли можно найти другого, кто бы больше любил праздность и столь же легко переходил к деятельности, кто бы больше, чем он, заботился о делах, не делая при этом ничего напоказ.

XCIX. В скором времени Тиберий Нерон благодаря двум консулатам, стольким же проведенным триумфам и совместной трибунской власти сравнялся с Августом, стал самым выдающимся из граждан, кроме одного (и то потому, что так хотел), величайшим военачальником, знаменитейшим в славе и удаче [298], воистину вторым светочем и главою государства. (2) Когда Гай Цезарь надел мужскую тогу, а Луций уже созрел для нее [299], он в силу некоей удивительной, невероятной, непередаваемой почтительности, причины которой едва ли были поняты, попросил у тестя и отчима отдыха от непрерывных трудов, - на самом деле он скрыл причину своего намерения - собственным блистательным положением не препятствовать возвышению юношей в самом начале их пути. (3) Каково в это время было состояние государства, каковы слезы лишившихся такого человека, как отечество старалось его удержать, мы проследим в надлежащем труде. (4) В этом же, беглом, должно быть сказано следующее: семь лет он провел на Родосе так, что все, кого посылали проконсулами в заморские провинции, [заезжали на Родос], чтобы узреть его благосклонность и съезжались [300] к нему как к частному лицу (если только его величие позволяло ему быть частным лицом), склоняли перед ним свои фасцы и утверждали, что его непричастность к делам почетнее их командования.